Иван Киреевский - Европеец

— Все, что ты видишь, чернец, все это твое! и если тебе кажется, что я мало награждаю тебя за удовольствие, твоим пеньем, твоей музыкой доставленное, то прибавь к этому сам, что пожелаешь. Возьми все и ступай с миром.

— Милосердный салтан! — отвечал чернец, — ты даешь мне слишком много; кто бы не удовольствовался твоими дарами, — но на что они мне? Иметь золото и дорогие вещи запрещает мне мой монашеский чин; вместо шитого цветного платья, довольно мне моей черной рясы; благодарю тебя, милосердный государь! а дары твои оставь у себя; но не гневайся на меня за отказ мой, а позволь лучше самому выбрать дар, чтобы по сердцу пришелся.

— И хотя бы полцарства моего, — вскричал салтан, — что ни попросишь, все будет твое!

— Отдай мне, — сказал чернец, голосом робким и дрожащим, — отдай одного из тех невольников, которые там пашут, запряженные в соху; тогда я исполню одну из обязанностей моего сана, помогу по возможности брату несчастному.

— Охотно исполняю просьбу твою, — отвечал Салтан. — Поди и выбери сам, кого тебе угодно.

Пошел чернец на пашню, переглядел всех невольников, искал, у кого на лице яснее написана печаль по родине, и прочел ее у графа Зигмунда в глазах, подошел к нему и говорил ему так: будь свободен, несчастный невольник, тебя милует салтан-государь, возратися в отечество твое к друзьям своим и не забывай чернеца, освободившего тебя! Тогда упал граф Зигмунд в ноги чернецу и целовал его руки, и благодарил горячо хотя без слов и речей. Чернец поднял его, велел благодарить одного бога, стараться благодеяниями к людям заслужить господню благодать и советовал возвратиться скорее на родину, и утешить возвращением своим друзей, об нем тоскующих.

Тогда граф Зигмунд отвечал так: я дал обещание гробу господню поклониться и должен исполнить его, как прилично немецкому рыцарю и честному человеку. Дома же у меня не много друзей, немногих я обрадую возвращением своим; жена забыла любовь мою, не захотела выкупить меня из неволи одним поклоном садтану.

Тут чернец стал говорить ему и уговаривать, как благоразумно поступила жена его, как не должна была доверять незнакомому послу, как прилично осталась дома сидеть и как ему, графу Зигмунду, не годится себя в гнев вводить. Потом они расстались; Зигмунд пошел к гробу господню, а чернец на корабль и отплыл в немецкую землю.

Вот граф Зигмунд благополучно совершил свое странствие, исполнил обет свой, у гроба святого благодарил господа за выздоровление жены своей, а слезы ручьями текли по лицу: та же самая жена его, за которую он столько страданья перенес, забыла об нем и предпочла беззаботную жизнь беспокойству дальнего пути. Помолившись, граф пошел домой, шел долго и питался щедротой добрых людей и святой милостыней. Наконец пришел в немецкую землю; сильно забилось сердце, когда он увидел замок свой и когда вспомнил, что увидит опять и Марию свою. Недалеко от ворот замка попался ему мальчик, веселый и милый, хотя весь в крови и с мечом в руке; граф Зигмунд остановил его и спросил, куда он спешит? и от чего он в крови? Мальчик засмеялся и отвечал ему;

«Я в лесу нашел волчью нору, старого волка убил там, а молодой укусил меня; спешу теперь домой взять цепь, приковать волчонка и приучить к себе, пускай бегает за мной как собака моя». Понравилась такая смелость графу Зигмунду, и спросил он: как зовут тебя, молодой смельчак? — Зигмунд, граф Гернсбергский, — отвечало дитя. Не мог удержать своего восторга граф, схватил мальчика и без памяти к сердцу прижимал: я отец твой, граф Зигмунд фон Гернсберг, — сказал ему наконец. Обрадовался малютка всею душою, и стал в вороты стучать и кричать во все горло: гей! сторож! отворяй ворота! Отец воротился! отец тут!

Отворились ворота, опустился подъемный мост, и побежал сын вперед, продолжая кричать: матушка! иди сюда! Отец воротился, отец тут! Не успел войти в комнату Зигмунд, а Мария бросилась ему на шею с радостным восторгом любви. Но граф Зигмунд не обнял ее, грустно взглянул и спросил: почему она не исполнила приказанья его, и не пришла освободить от неволи? Со слезами на глазах отвечала ему Мария, что не поверила послу его и не хотела бросить сына и хозяйство без надзора, не имевши никакого яснаго доказательства, что Зигмунду того хочется; прислал бы он хотя кончик епанчи своей, или перевязи, и не остановилась бы она, и поехала бы через море грозное поклониться салтану в ноги. Улыбка ее и взгляд, и слезы в лазурных глазах, все свидетельствовало в правде слов ее, и не мог долее крепиться граф, упал на шею к жене, ласкал ее с прежней любовию, также и сына своего. И все подданные радовались возвращению графа в стены замка Гернсбергского.