Иван Киреевский - Европеец

При сем посылаю тебе льняное домашнее рыцарское платье и шесть сорочек, да еще дорогую попону; я вышивала ее для тебя золотом и камельями и разными шелками, и во всей немецкой земле искуснее и красивее не найдешь; не знал а я тогда беды своей и не залила ее слезами моими. Отдай ее салтану; не только ее, за тебя готова я жизнь свою отдать и по гроб мой останусь достойная тебя, немецкого рыцаря, жена.

Мария графиня фон Гернсберг».

Написавши письмо, Мария завернула его с платьем и сорочками и попоной и отдала монаху. Монах простился с доброй хозяйкой, благословил маленького Зигмунда, с которым играл он, покуда Мария занята была в своей горнице. Графиня снабдила монаха на три дни всякими припасами и велела отвезти до места, где собирались все прочие спутники и с ними некоторые богомольцы, чтобы сперва вместе идти до Венеции, потом отправиться на поклонение гробу господню.

В самый день отъезда пристал к путешественникам старый чернец; лицо его было бледно и покрыто морщинами, борода седая почти до пояса; сам сидел он на осле, а к седлу привязана была арфа. Все путешественники рады были такому товарищу, и куда ни приставали они на ночь или на отдых, везде веселил их чернец чудной игрой своей и старинными разными песнями, и волшебными сказками, и всякими мудреными рассказами. Все покоили чернеца и услуживали ему.

Вот прибыли все в город Венецию. Тут монах, посланный салтана, отвел в сторону Чернеца и говорил ему следующие слова:

«Честный отец! исполни просьбу мою, и тебе и мне хорошо будет; я тебе скажу спасибо, а ты мне».

Чернец взглянул на него и смиренно отвечал ему: что могу, то охотно сделаю для тебя.

«Если так, — продолжал монах, — то поедем со мною к тому салтану, который послал меня. Он великий охотник до пения и до музыки, а такого мастера, как ты, другого не найдешь нигде. Салтан даст тебе много золота и серебра, и всего, что душе твоей пожелается; а когда захочешь домой воротиться, с честью отпустит тебя; об нем молва идет злая, а сам он не так жесток и немилостив».

Тогда чернец отвечал ему: что будет, то будет; пускай исполнится воля твоя. И обрадовался крепко ионах, и взошли они вместе на корабль, и скоро пристали благополучно к берегам салтанова владения.

Загремело радостное ура матросов; высоко веяли в гавани флаги и вымпелы; без памяти побежал граф Зигмунд туда с народом, навстречу прибывшим, и потащил с собою товарища вола, и спрыгнул бы с радости вместе с сохою своею в море, — но жестокий смотритель не дремал между тем: он бичом воротил графа на прежнюю пашню; однако не чувствовал боли Зигмунд, глядел не смигаючи на пристань и тысячу приветствий посылал навстречу жене своей. Вот вышли на берег богомольцы и путешественники, и приезжие, и корабельщики, и монах и с ним чернец; зоркими глазами глядел на всех Зигмунд, а Марии его нет, как нет. Утешал он себя надеждою, что, может быть, не узнал ее издали, или глаза изменили ему, и она уже ждет его в сарае невольников, обнимет и прижмет к сердцу, и поклоном земным выкупит у салтана; и запел он свою песню: Любовь верная, нелицемерная. … так громко, что сам надзиратель не мог от смеха удержаться. Весь этот день казался длиннее года графу Зигмунду; не мог дождаться он минуты, когда поцелует прекрасный Мариин ротик, когда прижмет к сердцу мякинькую ее ручку, увидит образ свой в голубом зеркале светлых ее глаз; услышит опять нежный шопот сладкого ее голоса; слова: душа моя , которые он так охотно слушал, и почувствует подле сердца своего биение сердца жены своей; не переставал он петь « Любовь верная нелицемерная» , хоть в горле застревала ему эта песня. Вот в мечтах и ожидании, во вздохах и томлении наступил вечер; на небе заблистала звезда верной любви, смотритель отпряг его от сохи и погнал на покой вместе со скотиною. Пришел Зигмунд в сарай невольников, пробежал он не один раз сарай вдоль и поперек, шарил, искал во всех углах, наконец спросил больных, в сарае оставленных, не видали ли они белокурую женщину? Не приходила ли она спрашивать, где живет Зигмунд граф? Отвечали ему больные, что никакая женщина не приходила к ним. Покрылось черным туманом лицо его, и бросился он на землю, а в головах села все-таки надежда и шептала ему такие слова: подожди до завтра, жена твоя в незнакомой земле, не нашла сарая твоего, плачет и ищет тебя. Завтра увидитесь. Поверил граф Зигмунд, как водится, а заснуть не мог; лежал и мурлыкал свою песню сердечную, и запел бы ее громким голосом, когда бы не боялся разбудить недужных товарищей, которые при болезни, еще не ждали никого.