Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

На безумный приказ Гитлера откликнулась и его печать. Журнал «Цейтшрифт фюр политик» в июньском номере пы­тался даже дать теоретическое обоснование для этого очередного акта гитлеровского каннибальства. Вот что можно было там •прочесть:

«Уничтожение другой нации не противоречит законам жизни при одном лишь условии,— если это уничтожение является аб­солютным».

Теперь понятно, в чем суть дела: массовое убийство, убийство целых народов лишь тогда не будет противоречить законам жиз­ни современных каннибалов, если эти народы будут истреблены до последней женщины, до последнего ребенка. Теперь даже наиболее наивные люди будут знать, как нужно понимать мас­совые расстрелы поляков, чехов, югославов, французов, как нужно понимать уничтожение гитлеровцами жителей сел и го­родов в оккупированных районах нашей страны...

Когда настанет долгожданный час разгрома немецко-фашистской армии, обреченные Гитлером на истребление народы вспомнят фашистские «законы жизни» и сделают с авторами этих законов и с их исполнителями то, чего они давно уже за­служили. Тогда построенные гитлеровцами для порабощенных народов виселицы сыграют свою историческую роль. Очутившись на них, фашистские готтентоты познают иной закон — закон беспощадной расплаты.

1943

Разглядываем фотокарточку: гладко выбритая физиономия типичного бандита. На голове у него шапка-мазепка — един­ственная уступка гитлеровцев галицийским желтоблакитникам. На шапке — круглая кокарда полицейского, напоминающая пломбу, которой в панской Польше клеймили уши назначенных на экспорт свиней. Туловище затянуто ремешками, обвешано какими-то жестяными побрякушками, на груди большой бинокль, на одном боку вместительная полевая сумка, на другом — огром­ных размеров револьвер. Можно подумать, что перед нами герой из мексиканской оперетты, если бы не глаза, точнее говоря, не глаза, а две узенькие щелки, через которые глядит на вас двуногий зверь.

Кто такой Федь Коваль? Кулак из села Лопушная, но из тех кулаков, которые предпочитают не сеять, не пахать, а собирать. Долго ждал Коваль своего часа. Он пробил, когда в Бибрке по­явились немцы. Федь один из первых записался в полицию. Это был единственный возможный для него путь к карьере и... наживе.

Начались «действия».

Федь Коваль не рыл ям для трупов. Это делали сами обре­ченные. Он только следил за ними: украдкой из-под опущенных ресниц следил за движениями тех, кто раздевался. Когда на руке девушки блеснет, бывало, золотое кольцо, Федь незамет­но подходил к ней и движением опытного вора снимал коль­цо с пальца. Серьги вырывал с мясом: церемониться некогда — за спиной Федя стояли в очереди сотни людей, дожидаясь его пули.

Стрелял Федь отлично. Немецкий комендант Бибрки не мог им нахвалиться: не бывало случая, чтобы Федь промахнулся. Когда по приказу гестаповцев человек бежал изо всех сил на «доску смерти», Федь попадал ему в затылок на расстоянии два­дцати и даже тридцати шагов. Больше всего возни было с малень­кими детьми. Они ни за что не хотели приближаться к страшной яме, в которой шевелились в предсмертных судорогах сотни залитых кровью тел. Федь то угрожал, то показывал им кон­феты. Когда это не помогало, он хватал ребенка за ножки и под­брасывал его высоко вверх. Маленькое тельце, перевернувшись несколько раз в воздухе, падало в яму.

Спустя некоторое время Федь завел себе невесту. В воскре­сенье он брал ее под ручку и, весело поскрипывая сапогами соб­ственного производства (всесторонний Федь владел и этим ре­меслом), медленным шагом провожал ее через город в лесок. Федь не знал тогда, что скоро придет время, и лес перестанет быть для него местом развлечения.

Приближался фронт. Федь понимал, что блаженству насту­пает конец и придется сматывать удочки. Когда комендант города сидел уже на чемоданах, Федя вызвали в гестапо. Разговор был коротким. На следующий день Федь Коваль исчез.

Он напомнил о себе людям только после прихода Красной Армии. Но это был уже не Федь Коваль, а «Мороз». Точнее говоря, Мороз — комендант «куреня» так называемой УПА и, по его словам, воевал он уже не за Гитлера, а за «собор­ную».

Воевал этот украинско-немецкий националист методами, проверенными им в украинско-немецкой полиции. Он подходил к крестьянской хате и стучал в окно. Когда ему открывали, он рубил топором хозяев и их детей. Если же никто не выходил, Федь поджигал хату и не возвращался в лес до тех пор, пока не утихали крики заживо сгорающих людей.