В своем резком отрицании традиции во имя разума Яков Лурья протягивал руку XVIII веку, а в общем и целом, в своем мировоззрении, — был верным сыном девятнадцатого: отрицал любое вненаучное и внелогическое постижение мира. Какой контраст с нашей сегодняшней толпой глупых суеверий, хлынувших с Востока! с тупым ханжеством сегодняшней православной России! Впрочем, и тут Яков Лурья переборщал: например, отобрал у старшего сына сказки Гауфа.
Этот законченный максималист напрочь отвергал всякую дискриминацию, был знаменосцем справедливости, не различал «своих» и «чужих». Казалось бы, чего лучше? Перед разумом, законом, перед скальпелем хирурга (и перед Богом, которого нет) все должны быть равны: бедные и богатые, евреи и русские. Но тут спросим: как быть с любовью? Любить — тоже всех поровну? Если быть последовательным, то придётся сказать: да. А старший Лурья изо всех сил пытался быть последовательным. По счастью, не смог. Пожалуй, так и не понял, что шел тут не до конца: всё-таки предпочитал свою семью другим семьям. Идти до конца значило бы отрицать любовь, родство, душевное тепло; значило — стать Троцким.
Характернейший момент! Чистый разум — отвергает любовь. Не велит любить своих близких, своих друзей, свой народ. Чужие ведь не хуже, а часто и лучше своих. Любовь, рассуждая логически, есть форма коррупции. А кто всех любит одинаково? Только разве что Бог (да и то не всякий). И выходит, что, следуя разуму (отвергая традицию и любовь), мы сами, некоторым образом, уподобляемся богам, возвышаемся до Бога. Становимся над людьми, иначе говоря. А потому и не щадим людей, которые ведь в своей массе — недоучки, недоумки… разве нет?
Традиция, пусть подчас косная и мертвящая, умеряет нас в нашей страсти быть последовательными и всезнающими. Смиряет. Уравновешивает любовь и жестокость.
Странно вымолвить: этот могилевский окулист блистательно владел латынью и греческим, не говоря о нескольких новых языках. Владел не как врач владеет латынью, а как редкостный знаток, как ученый-античник; прочел в подлиннике практически всех древних авторов, знал и понимал их лучше иных специалистов; консультировал (в письмах) родного сына, когда тот стал ученым, специалистом мирового класса. Книг не написал; оставил гору тетрадок с заметками, в том числе этнографическими.
Энциклопедически образованный человек, он был лишен музыкального слуха, литературу понимал по-писаревски, в живописи ценил главным образом передвижников (как позже другой гений, физик Лев Ландау). Что ж, и на солнце есть пятна. «Нельзя объять необъятное…»
Яков Лурья умер в 1917 году своей смертью, не дотянув до пятидесяти пяти лет. Грандиозная фигура. Великий человек, великий даже в своих заблуждениях. Великий и безвестный.
Shlomo Luria, он же Соломон/Шломо Лурье/Луриа
Средний Лурья, сын Якова Анатольевича Соломон, родился в декабре 1890 года по старому стилю. Рано выказал способности к математике. Окончил с золотой медалью гимназию, куда попасть было непросто при жесткой пятипроцентной норме для евреев (их в Могилеве насчитывалось больше половины). Прогимназию пришлось проходить в Литве. Еврейских медалистов в России было в эту эпоху много, и медаль совсем не гарантировала поступления в университет. Номинально отбирали тех, чьи заявления поступили раньше (все медалисты шли без экзаменов); на деле решающими оказывались другие факторы, в том числе «великая хартия вольностей еврейского народа» (по определению старшего Лурья): взятка. Поскольку эту хартию Яков Анатольевич отвергал в принципе, ему пришлось придумывать другой ход. Гимназическое образование к началу XX века было сильно урезано. Греческий язык, например, стал предметом факультативным (латынь оставалась обязательной). Зато пятерка по греческому значительно увеличивала шансы абитуриента. Вот этому-то языку Яков Анатольевич и выучил своего старшего сына Соломона.
«Ни отец, ни сын не предвидели, что этот опыт, предпринятый ради сугубо практических целей, окажет решительное влияние на судьбу Соломона Лурье» (Я. С. Лурье. История одной жизни. Издательство ЕУ СПб, 2004.)
Сын стал античником, филологом-эллинистом. Мировую известность получил как Salomo Luria (печатался за границей в основном по-немецки и по-итальянски).
На берегах Невы Лурья-средний стал писаться Лурье , уступил господствовавшему в России написанию этой фамилии, хоть и слышал от отца, что оно — неверное. Его жизнь и карьера — золотое сечение предсовесткой и советской истории, особенно же — истории русского и русско-советского антисемитизма.
Читать дальше