Сейчас начинаем приводить инструмент в порядок, уже есть небольшие средства. В первую очередь поправим первый мануал, самый главный, он хуже всего себя чувствует. Сейчас вопрос в том, кто это будет делать. Но обновить мы сможем только пять регистров из десяти, потому что половина собранных благотворительностью средств уйдет государству — налоги съедят. И это обидно. Но концерты продолжаются.
— Насколько велика разница — играть в Домском и здесь?
— Разница большая. Другая акустика. Другие регистры. В Гертруде играть проще — именно потому, что не такая большая акустика, не такая большая реверберация. В Домском она гигантская, а надо, чтобы фраза на фразу не налетала, чтобы одна отзвучала и было видно, что начинается другая.
— То есть все играется внутри акустики, органист суммирует инструмент и пространство?
— Обязательно.
— Тогда имеет ли смысл орган в обычных концертных залах — прямоугольных коробках без сложной церковной архитектуры? Скажем, в зале Чайковского?
— Там плохая акустика, суховат он, суховат... Первый по акустике Домский, следом Гертруда, а потом зал Чайковского. Но он еще не так плох, бывает, идет вообще плоский звук: взял, снял и — ноль. Это очень плохо для органа, инструмент нуждается в реверберации — своей педали, как у рояля, или деки, как у скрипки, у него нет. Поэтому-то органы и ставили в церквях, где акустика хорошая.
— Современные произведения для органа написаны в традиционной манере?
— Нет, это модерн. Так, как писал Бах, уже никто не напишет. Это — Джомолунгма, выше некуда.
— Однажды в фейсбуке я дал ссылку на « Короля Артура» Перселла, Зальцбургский фестиваль 2004 года. Дирижировал Арнонкур. А мой знакомый венец Эрих Кляйн ехидно прокомментировал, что режиссеру тут и делать нечего, потому что этот фестиваль любят венские стоматологи. Постановка неплохая, веселая, но режиссер явно сдвинулся в сторону аттракциона. Скажите, а где в Европе можно найти hoch — высокую культуру?
— Она в руинах. Тех, кто слушает классику, совсем немного. Молодежь не приобщается. Мне кажется, идет какое-то падение, может, для того, чтобы потом подняться ввысь. Многие годы я чувствую, что европейской молодежи — немцам, итальянцам, с кем я общалась довольно много, классическая музыка неинтересна. А вот в России молодые люди на органные концерты идут толпами. Это удивительно, учитывая засилье низкопробной музыки.
Пульт органа Старой Гертруды
Фото: Андрей Строкин
— А где именно в России?
— В Сибири, например. В Красноярске, Новосибирске, Барнауле. Скоро в Томске буду играть. Они замечательные. Или они еще не дошли до того, чтобы разложиться, или их как-то миновала эта беда. Очень ведь много музыки никакой, ее пишут люди, которые вообще музыкальной грамоты не знают, и мне всегда обидно, как это можно называть музыкой.
— Отчего культура в Европе в упадке?
— Очевидно, общество там достигло зенита развития. Следом начинается упадок и разложение. Европа потеряла веру, христианства там больше нет. Формально кое-что осталось, и все. Без веры человек превращается в животное.
— Это необратимо?
— Хочется надеяться, что нет. Бывает, цивилизация развивается волнообразно — идет одна волна, потом другая, снова волна. Но бывает, что цивилизация достигает своей вершины и уходит навсегда.
— У меня есть 25–27- летние знакомые, они очень умны и чрезвычайно профессиональны. Может, все- таки волны?
— Всегда что-то пробивается вопреки всему. Да, находятся такие люди, но их единицы, десятки, не больше. А основная масса… На них и средства массовой информации очень плохо действуют, они же готовы слушать все, что им говорят.
— Когда вы играли в Домском и он был заполнен, вы понимали, когда аудитория хорошая, а когда пришли просто так? Потому что вот чувство рижанина: он идет на концерт, а у собора — автобусы. Понятно, экскурсантов привезли, сейчас в зале опять будут разговоры и шуршание обертками. Была ли разница в игре, в отношении?
Читать дальше
