Дмитрий Губин - Налог на Родину. Очерки тучных времен

Потому что про то, что будет, тоже все всё знают.

Радиостанция «Вести FM» разорвала со мной отношения. Я там вел утреннее шоу и сказал в эфире все, что думаю, о петербургском губернаторе Матвиенко. Не впервой: в смысле, и я про Матвиенко, и что меня выгоняют. Впервой – скандал вокруг этого

На радио я вел утреннее шоу дважды в неделю. Еще три дня – Владимир Соловьев. Это авторские программы, и Соловьев себе в эфире, что называется, позволял. И я позволял. Позволение касалось права говорить то, что думаешь, – и так, как думаешь. Соловьев, например, мог размолоть в пыль (с моей точки зрения, справедливо) московского вице-мэра Ресина, носящего часы в миллион долларов ценой. Потому что чиновник, носящий такие часы, – либо взяточник, либо вор, и попробуй сыскать третье.

У нас с Соловьевым была, что называется, общая поляна поруганной справедливости. Различие состояло в рубежах обороны. Соловьев – государственник, защитник государства по имени Россия. Я, признаться, этот рубеж обороны давно сдал, ни в какое светлое будущее не верю (а прошлому, увы, знаю цену), и для меня рубеж обороны – Петербург. Этот вымышленный, невозможный в России город. Прекрасный обман, случившийся вопреки русской логике, выросший по прихоти и сохранившийся по недосмотру. Греция, Италия, Франция на стылом свинце Балтийского моря. Ошибка русского духа. Но когда я читаю в интервью с Вуди Алленом, что в Петербурге «красиво, но жить трудно. Работать, наверное, тоже. Санкт– Петербург мог бы быть величайшей туристической столицей Европы, но живущие там люди этого не понимают», – у меня сжимаются кулаки.

Они сжимаются и потому, что Петербург вторую зиму подряд имеет блокадный вид – и это не мой домысел, а утверждение знакомой консьержки, которая в блокаду жила, и по ее словам, по городу как «Гитлер прошел», – вместо тротуаров голый лед и сугробы, а с крыш свисает то, что губернатор Матвиенко, инновационно обратив односоставное вопросительное предложение в существительное, называет «сосули». И я, в общем, считаю, что человек, возвращающий город в блокадное состояние (старых домов на Невском снесено, кажется, уже больше, чем уничтожено Гитлером – хотя бы потому, что авиабомбой дом уничтожить сложно, а «реконструкцией со сносом» легко), наследует тому, чьи войска окружили город в 1941-м. И жертвы нынешних блокадных зим есть – задавлена насмерть мама моего коллеги и друга (шла по дороге в отсутствие тротуара), переломал ноги парень, с которым я вел свой первый телеэфир (он рассказал, что хирурги оперировали, как в войну, днем и ночью, – мы не представляем себе число пострадавших).

Ну вот. Четверг 24 февраля я провел в Петербурге: пошел на рынок и в магазин, все у меня под носом, но я дважды грохнулся на льду, один раз жестко, плюс измазался о грязищу дорожных работ (ах, не знаете? В Петербурге около 30 дорог закрыто на переукладку асфальта зимой, – да, в стужу и метель. А почему бы и не перекладывать, если есть бюджет, который нужно освоить, и есть зимний удорожающий коэффициент, позволяющий освоить бюджет лихо?) и один раз чуть не попал под колеса.

И в пятницу 25-го я сказал то, что думаю о Матвиенко, в эфире. Хотел еще сказать – я, например, не уверен, что Валентина Матвиенко вообще существует; я допускаю, что это творение компьютерной графики. В отличие от мэров европейских городов, ее не встретить на улице. Живет она на вилле за городом, откуда бронемобиль несет ее в Смольный, подъезды к которому преграждают бетонные надолбы и охрана, – как у посольства США в Ираке. Может, и нет никакой Матвиенко, а? А все решения по сносу домов на Невском или, допустим, фантастической красоты стадиона имени Кирова – устроенного античным амфитеатром в кратере искусственный горы, при подъеме на которую открывался вид на море, и где теперь будет не общественный вид, а «Газпром-арена» ценой 33 миллиарда рублей, – принимаются сразу в Кремле, где я тоже не уверен, что есть живые?

Но не успел, потому что наступило время новостей.

А через два часа после эфира мне позвонили и сказали, что в моих услугах больше не нуждаются. Что я занимался не конструктивной критикой, а руганью, и этим я подставляю всех.

Я не стал спорить. У меня в выходные была большая съемка, я был занят. С моей точки зрения, то, что называют «спокойной, деловой критикой» или «конструктивным разговором», есть лишь способ сохранить текущее положение дел, при котором страна поделена на бесправное быдло, ломающее ноги на гололеде, – и мчащихся с мигалками слуг государевых, которые могут творить, что хотят.