Капитолина Кокшенева: Порядок в культуре

Писатели и мыслители почвенного направления не имеют возможности и не могут себе позволить увлекаться нынешней интеллектуальной модой, которая прежде всего требует отрицательного таланта. Их талант, их природа дара — созидательная, а значит, по-настоящему трудная. В начале XX века была мода на босяков и босячество. Босяков — в грязных рубахах, с длинными жирными волосами, где вольготно и питательно себя чувствовали вши, — принимали в своих салонах добропорядочные барыни, матери семейств. Даже Толстой изображен на своем знаменитом портрете босым. 90 % коренного населения дореволюционной России жили и работали на земле. И земля наша как надежно рождала хлеб, так питала и создавала культуру. Но на переломе веков — XIX и XX — социальная и интеллектуальная мода требовала не человека земли выводить в герои, а всевозможных Челкашей да Стенек, «вольных и скорбящих» «соколов» и «буревестников». Андрей Баженов, близкий мне критик, напомнил нам, что после революции 1917 года были уничтожены физически или погибли именно те, кто отстаивал культуру почвы, интересы человека земли: Павел Васильев, Клюев, Орешин, Есенин, Ганин.

Сегодня моды иные — сочинять про симпатичных маргиналов, игроков, воров, олигархов, киллеров. Но даже серийные «борцы с преступностью» не могут быть для почвенного писателя героями. Специфические исключения (те самые 10 % «буревестников-маргиналов») заступают на главные места и претендуют на звание народа, то есть народом как раз называются те, кто никак не входит в остальные 90 % наших соотечественников. Еще раз сошлюсь на Андрея Баженова, перефразировавшего Крылова: «Народа я и не заметил».

Замечают народ и страстно размышляют о его судьбе именно почвенные писатели и шире — художники.

— На каких базовых ценностях стоит сейчас литература почвеннического сообщества?

— Я отчасти ответила на этот вопрос. Для почвенников базовой ценностью является русский народ, образ которого они выращивают в литературе. Они боятся оболгать народ. Они понимают и себя частицей народа. И нет тут никакого партийного пафоса, а только — вечная правда. Да, народность была скомпрометирована советской пропагандой. И нужна была все пореформенные «новомировские» годы особенная нравственная стойкость, чтобы, вопреки механизмам компрометации, остаться там же, где все эти годы был и есть наш народ. Народ у почвенников дан не как «масса», не как «коллективное бессознательное», но как самобытная общность с огромным же разнообразием самобытных человеческих личностей. В нашей культуре представление о народе тесно было связано с его обязанностью нравственной деятельности. Об этом много писали в своей публицистике, в частности, Олег Павлов и Вера Галактионова. Современная почвенная литература такую деятельность тоже полагает своей фундаментальной ценностью, что не исключает ни трезвого взгляда на нынешнего русского человека, а главное — не позволяет видеть русского человека исключительно уродом. Скажи мне, какой у тебя человек, и я скажу, кто ты. Какого человека писатель возводит в герои, что защищает в этом человеке? Защищает ли он «тонкого ценителя» пива, бриллиантов и усердного налогоплательщика или веру человека, его духовные вопрошания, поиски им смысла в своей жизни? Страхов сказал о теме Достоевского чеканно: в его героях идет борьба с властью над человеком извращенных идей. И эта классическая глубина понимания сегодня есть в почвенной литературе. Мы должны раз и навсегда уяснить, что почвенники (и только они) владеют сегодня искусством положительного обоснования человека.

Модернизационный проект в литературе связан с отрицанием, сомнением, разоблачением и, желательно, с раздеванием человека. Их герой — это человек без догмата, не подчиненный ничьей воле, не имеющей над собой спасительного покрова догмы, нормы, идеала. Их герой предоставлен самому себе, он не нуждается ни в какой крепкой сцепленности с реальностью, а воспринимает ее как поток существования. Выключенность личной воли — признак не только отдельного героя, но трактуется ими как признак поколенческий. Остаются только вялые рефлексии о самом себе да полагание своего «я» за всю реальность.

Почвенная концепция человека связана с восприятием целостности человека (если и утраченной, то сама степень утраты определяется «вычитанием» из целого) и оседлости человека вместо модного ныне кочевого его образа в модернизационном проекте. Почвенный человек — разумный, природный, мыслящий, совестливый, верующий. Целостный человек — это человек физический и метафизический. Духовная жизнь реальна — это и есть главное метафизическое доказательство. Русская литература так много сил отдала описанию, внимательному всматриванию в метафизические начала в человеке. Каждый осознающий себя человек скажет, что душа его — реальность (представление о том, что «душа всего дороже», входит в наше традиционное культурное ядро). Но попробуйте найти в себе то самое экзистенциальное «ничто», которое активно распространялось в европейских культурах после Хайдеггера! В том-то и суть, что это «ничто» беспочвенно. Оно — вне человека.