— Ваша предыдущая книга называлась «Революция низких смыслов», в ней было больше, чем здесь, споров с либеральными критиками о литературе. В «Русской критике» названия разделов звучат программно: первый — «Наша обязанность — понимать себя», второй: «Их место — в подполье культуры», третий: «На границе», и самый обширный четвёртый имеет утверждающее, позитивное направление: «Традиция — это актуально». Такое системное построение, такой широкий охват позволяют видеть в книге не просто сборник статей, но концепцию, в которой рассматривается культура от подполья до вершин.
— Вы правильно меня поняли — я, собирая книгу, пыталась дать, насколько хватило сил и знаний, картину современной литературы с позиций почвенничества, которое для меня является личной мировоззренческой (этической и эстетической) ценностью. Чем больше мы ощущаем наступление рынка на творчество и культуру, чем активнее распространяется мировой культурный продукт низкого качества (а другого он и быть не может), тем актуальнее для русской культуры пафос национального эгоизма (почвенничества), под которым я понимаю сосредоточенность на самих себе, на своих проблемах, на самопонимании, на развитии своего, а не на «достижениях» глобальной культуры. Ещё в XVIII столетии блистательный актёр, драматург Пётр Плавильщиков писал: «Русский человек обладает неудобопостижимой способностью всё понимать». Да, мы доказали, что можем легко «догнать Америку» как мирового лидера этого самого удешевлённого культурного продукта, преподносимого в яркой оболочке дешёвого мистицизма. Мы быстро, чрезвычайно быстро, прямо по Плавильщикову, состряпали свою серийную литературу и сериалы на телевидении, свои блокбастеры и бестселлеры. Огромный массив поп-культуры (или геокультуры) есть, но, кажется, уже многим становится понятно, что всё это в большинстве своём культурный хлам и сор, и никогда миру такая культура, произведённая в России, не будет интересна. Этого «добра» у них и у самих довольно. Борьба за влияние в пространстве массовой культуры закончилась значительным успехом, например для Александра Проханова, он как раз самый яркий пример того, что нужно делать, чтобы тебя пустили в медиа-пространство. Он приобрёл ещё и медийный статус, но и заплатил за это немало, вплоть по понимания простыми сторонниками нынешней его деятельности как приспособленческой. Проханов мне даже симпатичен как дерзкий тип человека, но способность его самозабвенно «увлекаться» чем-то одним или кем-то просто чрезмерна (только, прошу, не нужно здесь ссылаться на широту русского человека — прохановские риски слишком выверены и слишком явно «застрахованы», чтобы вписываться в эту «формулу»). Я считаю, что поворот Александра Андреевича в сторону рынка начался с «Господина Гексогена», о чём и написала в своё время, кстати, без всякого заказа кем-либо. Написала и принесла в «Российский писатель», Дорошенко воспел гимн моей смелости и напечатал. Но я не считала, что делаю что-то особенное — просто внимательно прочитала роман, написанный после «Идущих в ночи». И увидела перелом. И, как показала «жизнь в искусстве» А.Проханова, оказалась права. Впрочем, и Александр Трапезников научился совмещать в своём творчестве вещи серьёзные и популярные, востребованные, но всё же различие есть — Трапезников никогда не считал себя писателем-политиком.
— И Михаил Попов. Сергей Алексеев ушёл в героическую русскую фантастику, викингов соединил с валькириями, добавил языческой мощности и получил своего читателя.
— Я бы назвала ещё Дмитрия Володихина. Он интересно работает в востребованном жанре фэнтези, но его произведения опираются на мощный государственнический пафос, на христианскую систему ценностей. Мой издатель Александр Потёмкин в своих книгах прежде всего исследует сознание человека, и этим мне он интересен, хотя далеко не всегда я этически и эстетически принимаю те «бунты в сознании», что производят его герои. Да, среди популярной культуры есть пласт, который даже тревожит «чутких» либералов. Один критик в языческой серийной литературе (не буду называть имя, так как это была устная беседа) углядел опасность фашизации культуры. Я совершенно не сторонница этой литературы, но должна сказать, — бесконечно жаль, что героика как таковая ушла сегодня в этот пласт культуры. И в нём, это правда, есть дух национальной гордости, культ мужской силы, действенность и победительность. И очень бы хотелось, чтобы эти же качества была способна выявить наша христианская почвенность в литературе. Литература, предъявляющая христианский опыт сегодня, к сожалению, не так активна, не так смела в своих дерзаниях и вопрошаниях к Богу. Но, конечно же, я не говорю о той «смелости», которую позволяет себе В.Бондаренко, записав в «новую православную прозу» Проханова и Дёгтева, Елизарова и Сенчина, Распутина и Ю.Кузнецова, Буйду и, не помню уж и кого. Я как раз пыталась разобраться в этой теме — «Православие и литература» (в книге можно прочитать большую статью — плод довольно упорного размышления).
Читать дальше