И какой же при таких обстоятельствах может быть оппозиция власти, неизбежно возникающая после ослабления милитаристского обруча? Она, чтобы претендовать на успех, должна противопоставить сохраняющейся политической монополии свою собственную военную силу и военную организацию. Это и пытались сделать сначала декабристы, потом народовольцы, потом социалисты-революционеры. И когда мы сравниваем Россию с Францией и другими западными странами, не будем забывать, что там ничего похожего не было, как не было, кстати, и череды военных дворцовых переворотов ради замены одного персонификатора монополии другим, продолжавшейся в послепетровской России до начала XIX века.
Не было там и аналогов большевиков, тоже пришедших к власти благодаря организованному ими военному перевороту. Но не ради смены конкретного монополиста, а ради насаждения нового типа монополии в виде собственной военной диктатуры, ставшей возможной благодаря запросу на альтернативную милитаризацию со стороны большинства населения. Об этом я тоже говорил на предыдущих семинарах и повторяться не буду.
В данном историческом и культурном контексте и следовало бы, на мой взгляд, рассматривать деятельность и судьбы людей тургеневского типа. Они противостояли не просто «войне дискурсов». Они противостояли доминировавшей милитаристской культуре, того, быть может, не сознавая, так как это стало проясняться только после начала советского эксперимента. И этим людям действительно удалось создать субкультуру диалога, «войне дискурсов» альтернативную. Поэтому когда Алексей Алексеевич призывает восстанавливать с ней преемственную связь и на нее опираться, то такой призыв остается лишь безоговорочно поддержать. Однако…
Однако к идее либерально-консервативного синтеза стоило бы, как мне кажется, отнестись не столь однозначно. Я имею в виду ее оценку и в конкретно историческом контексте пореформенной России XIX — начала ХХ века, и как образца мышления и поведения для либералов нынешних. Во всяком случае некоторые вещи желательно бы прояснить.
Из доклада, к сожалению, не ясно, в чем именно заключалось содержание либерально-консервативного тургеневского синтеза. Констатации типа того, что люди тургеневского склада соединяли традицию и новацию, а либеральную идею сочетали с почвенностью, это не проясняют. И прежде всего остается непонятным, каким культурным и политическим смыслом наполняли они (и наполняет автор доклада) понятия традиции и почвы. В чем именно, говоря иначе, заключается их консерватизм?
Если бы речь шла о славянофилах, народниках или эсерах, даже о Чернышевском с Герценом, то такой вопрос не возникал бы. Все те, кто предлагал соединить идею прогресса, как бы они ее ни понимали, с идеей сохранения крестьянской общины, в определенном смысле были консерваторами. Большевики, кстати, тоже. И не только потому, что приватизировали, придя к власти, эсеровскую аграрную программу, составленную из наказов крестьян, но и потому, что опирались на глубоко укорененную в народной ментальности враждебность ко всем прежним государственным институтам и ассоциируемым с ними социальным группам, ко всем «господам». А в чем консерватизм и почвенность либерал-консерваторов?
Алексей Давыдов: Докладчик и поддержавший его Михаил Афанасьев говорили о земстве…
Игорь Клямкин:
Земство было замечательным институтом, много сделавшим для страны и ее населения. Но насколько важная роль отводилась ему в народной культуре? Трудовики, представлявшие крестьян в Государственной думе, — они ведь не о земстве там говорили, а об отмене частной помещичьей собственности на землю и сохранении общины, которую начал демонтировать Столыпин и которому в списке либерал-консерваторов, составленным Афанасьевым, тоже нашлось место. И на выборах в Учредительное собрание «почвенная» Россия тоже, как известно, проголосовала не за политических наследников Тургенева. Деревня проголосовала в основном за эсеров, а город — за большевиков.
Я говорю обо всем этом потому, что доклад Алексея Алексеевича можно истолковать в том смысле, в каком истолковал его Вадим Межуев. А именно, что под либерал-консерватизмом докладчик понимает предрасположенность либералов к диалогу с авторитарной властью. Не думаю, что Алексей Алексеевич с такой трактовкой согласится. Но в таком случае ему придется разъяснить, что именно в его тексте подразумевается под консерватизмом и почвенностью. Ну, а если согласится, то это будет, пользуясь сравнением Алексея Давыдова, равносильно призыву к диалогу комара с супертяжеловесом. Или, говоря иначе, к диалогу с политическим монополистом, который диалогоспособен только на своей территории, т. е. при условии признания за ним права на монополию.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу