Боб Блэк - Анархизм и другие препятствия для анархии

Анархизм как среда — это не столько вызов установленному порядку, сколько крайне специфический способ к этому порядку приспособиться. Это образ жизни или нарост на ней — со своей особенной смесью поощрений и наказаний. Бедность — это обязательное условие, тем самым заранее снят вопрос о том, мог бы (если забыть об идеологии) тот или иной конкретный анархист стать чем-то, кроме неудачника. История анархизма — это не имеющая аналогов история поражений и жертв; тем не менее, анархисты чтят своих убиенных предшественников с болезненным усердием, заставляющим подозревать, что для них, как и для всех остальных, хороший анархист — мертвый анархист. Революция — та, что потерпела поражение, — славное дело, но место ей в памфлетах и книгах. В этом столетии — особенно это проявилось в Испании в 1936-м и во Франции в 1968-м — революционный подъем застигал официальных, организованных анархистов врасплох и поначалу не встречал поддержки, а то и хуже. Объяснение лежит на поверхности. Не то чтобы все это идеологи лицемерили (хотя некоторые лицемерили). Скорее они просто выработали заведенный распорядок дня воинствующего анархиста, в котором подсознательно и собирались жить неопределенно долго — ведь революцию прямо здесь и сейчас на самом-то деле и представить себе нельзя. Когда события выходили за рамки риторики, они в страхе отмахивались от них.

Другими словами, если выбирать между анархизмом и анархией, большинство анархистов выберут идеологию и субкультуру анархизма — лишь бы не шагнуть в опасное неведомое, в мир безвластия и свободы. Но из-за того, что анархисты — практически единственные, кто критикует государство как таковое, — эти свободобоязненные обыватели неизбежно займут выдающееся или хотя бы видное место в любом настоящем антигосударственном восстании. Привыкшие следовать, они окажутся во главе — во главе революции, которая угрожает их привычному статусу не меньше, чем статусу собственников или политиков. Сознательно или бессознательно, анархисты будут саботировать революцию — которая без них могла бы устранить государство, — даже не заметив при этом отличной возможности еще раз обсудить старые разногласия между Бакуниным и Марксом.

По правде говоря, анархисты, называющие себя таковыми, абсолютно ничего не сделали, чтобы бросить вызов государству, — если иметь в виду не многословные, никем не читанные, наполненные жаргоном писания, но убедительный пример того, как по-новому строить отношения между людьми. Тем, как они управляют анархистской машиной, анархисты наилучшим образом опровергают собственные теории. Верно, конечно, что в Северной Америке по крайней мере тяжеленные профсоюзные «федерации» раздавлены скукой и склоками, и туда им и дорога. Однако оставшаяся неформальная социальная структура анархизма все равно насквозь пронизана иерархией. Анархисты покорно подчиняются тому, что Бакунин называл «невидимым правительством», — в данном случае редакторам (фактическим, даже если не имеющим должности) горстки более-менее крупных и долгоживущих анархистских журналов.

Журналы эти, несмотря на, казалось бы, глубокие идеологические различия, все занимают одну и ту же позицию по отношению к читателям — «папа всегда прав» — и все следуют джентльменскому соглашению не атаковать друг друга, не выпячивать внутренние противоречия и вообще не делать ничего, что подвергает опасности их классовую гегемонию над рядовыми анархистами. Как ни странно, на страницах «Пятого сословия» или «KickItOver» гораздо проще критиковать их самих, чем, скажем, «Переработанный мир». Любая организация имеет больше общего с любой другой организацией, чем с неорганизованной массой. Анархистская критика государства, если бы они удосужились это осознать, есть не более чем частный случай критики организации. И на каком-то уровне это чувствуют даже организации анархистов.

Анти-анархисты могут заключить из этого, что если уж иерархия и принуждение неизбежны, пусть они лучше будут открыты и явно обозначены. В отличие от этих деятелей (например, правых либертарианцев — так называемых минархистов), я упрямо настаиваю на противодействии государству. Но вовсе не потому, что, как часто и бездумно утверждают анархисты, государство «не нужно». Такое утверждение обычные люди считают бредом и правильно делают. В индустриальном классовом обществе, в котором мы живем, государство очевидным образом нужно. Дело же в том, что условия, при которых оно действительно нужно, государство создало само, отняв власть у частных лиц и добровольных, основанных на личных контактах ассоциаций. На более глубоком уровне основы государства (работа, мораль, промышленные технологии, иерархические организации) не только не нужны, но и прямо вредны для удовлетворения подлинных потребностей и желаний. К сожалению, анархизм в большинстве его разновидностей принимает все эти основы и останавливается только перед логическим выводом — государством.