Екатерина Райкина: Мы с костей сами выбрали себе родителей

"Пропустите сына Райкина!" Она очень гордилась, что нянчит сына известного человека. И очень любила говорить о себе: "Я нянка Пушкин!", имея в виду, что она Арина Родионовна. В фильме "Свой среди чужих..." Костя повторяет именно ее акцент.

Брат рос с грузом знаменитой фамилии, невероятно мучившим его. Как-то у десятилетнего Кости спросили, прекрасно зная ответ: "Мальчик, как твоя фамилия?" Он не задумываясь ответил: "Векслер", -назвав от стеснения фамилию друга, Юлика Векслера, Так, еще с детства у него развился жуткий комплекс. Он уже тогда хотел доказать, что сам по себе, а не просто сын знаменитого артиста. И Костя действительно был личностью, одаренной, очаровательной и талантливой. Дело дошло до того, что, став актером, он даже думал взять псевдоним для сцены. Но Рома запротестовала. На гастролях в Израиле при появлении на сцене Кости в зрительном зале громко шептались: "Как ты думаешь, это сын Райкина? Он похож на отца?" - "Да нет, тот был красавец!"

Нас, детей, никто в семье не воспитывал словами: этого нельзя, а это можно.

Не было нравоучений, нотаций, воплей, скандалов, наказаний за плохие отметки.

Мы были не только любимыми детьми, нас уважали. Я помню один-единственный случай, когда меня, школьницу, папа вдруг ударил по лицу.

За что - совершенно не помню. Мама кинулась на него как тигрица и закричала: "Не смей! Перед тобой человек, ты ее унижаешь!" Больше такое никогда не повторялось.

Костя был страшно дисциплинированным. Как-то учительница сделала ему замечание по поводу отросших волос. Он стал приставать к родителям, чтобы те повели его к парикмахеру. Но им все было некогда. Когда учительница -наконец объявила, что больше не пустит его на урок, тот устроил утром настоящую истерику: "Мне нужно постричься, а-а-а!" Он так орал, что папа усадил его в кухне на табурет, взял машинку и выстриг ему сзади дорожку. Увидев это безобразие, Костя зарыдал. Его пришлось срочно отвести в парикмахерскую на Кировском и остричь наголо.

Нас с Костей воспитывали книги - мы читали все подряд - и личный пример мамы и папы. Их жизнь, их отношения, добрые и заботливые. Мы сами с Костей выбрали себе родителей. Ведь существует такая теория, по которой души детей выбирают родителей. Я все чаще узнаю в себе папу а в Косте очень много от мамы.

- А кто был главой семьи?

- Четко роли не разграничивались. Папа был лидером в театре, дома же все подчинялось его распорядку - охраняли его здоровье, следили за питанием, тишиной. Мама забывала порой о том, что сама страдает гипертонией. Нашу большую семью объединяла именно она. Помогала и папиным сестрам, и своим родственникам. Если кому-то что-то надо было - совета или денег, всегда приходили к Ромочке.

Именно мама настояла на переезде в Москву, поближе к детям. Папу в Ленинграде всячески зажимали: не разрешали ставить спектакли, долго не показывали по телевидению. К тому же Романов, хозяин Смольного, был жуткий антисемит. Неприятные случаи происходили даже на уровне местного отделения милиции. У папы стояла машина в гараже. Вдруг к нему вваливается участковый и заявляет:

"Ваш гараж отдан такому-то". Или приходит официальное письмо: "Пожалуйста, освободите квартиру. Ваш театр уже переехал в Москву". После каждого визита к Романову папе становилось физически плохо. В Москву Райкин перебрался благодаря Брежневу, который очень его любил. На каком-то приеме Леонид Ильич спросил: "Может, тебе что-то нужно?" -"Мне бы в Москву с театром переехать. Но меня из города не отпустят, и не потому, что я там нужен, а просто чтобы сделать больно". Брежнев тут же позвонил Романову: "Слушай, тут у меня Райкин. Он хочет переехать в Москву. Я - за, а ты?" Так мгновенно проблема была решена. С помещением для театра вопрос решался долго и мучительно.

Московская квартира, которую дали папе, находилась в центре, в тихом Благовещенском переулке. Четыре комнаты были плотно заполнены мебелью, предметами искусства, картинами. Непрерывная смена тарелок и чашек, звонки в дверь, неумолкающий телефон, хоровод лиц. Мама всегда была на телефоне - все связи шли через нее. Папиного здоровья просто не хватило бы на все.

Все чаще перед выходом на сцену он незаметно проверял свой пульс. За кулисами постоянно пахло лекарствами. Но папа выходил к зрителям в любом состоянии, и на сцене ему становилось лучше. В антракте костюмерши выжимали его рубашки, а зрители думали, что так выступить - это раз плюнуть. Но иногда отцу отказывало чувство самосохранения. От предложения врача: