Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

В такие дни, как сегодня, я становлюсь особенно высокопарным, за что мне, якобы сварливо, выговаривают старшие из моих детей, которых, напоминаю, больше чем хороших игроков в российской премьер-лиге. Якобы потому что я точно знаю, что они любят такие дни, как сегодня, когда я становлюсь особенно высокопарным.

После неожиданного для Барака Обамы, певицы Максим и бывшего мэра Москвы успеха моей первой книги я пишу вторую. Ее смысл прост и не очень отличается от смысла первой. «Невозможно вынести то, что нас не любят. Ни капли смысла нет ни в чем, если ты нелюбим». Это касается меня, касается вас. Андрея Григорьева-Апполонова. Вы не поверите, это касается даже Саакашвили, и есть подозрение, что даже сомалийские пираты жаждут любви.

Я случайно набрел на телевизионную картинку, перелистывая каналы, обещавшие тяжкий, но интересный год, как будто у моего народа какой-нибудь из прожитых был легким. Я на этой картинке обнаружил человек двадцать совсем юных в амуниции и с клюшками в руках. Эти двадцать человек хором пели гимн моей страны. Они были исполнены детского энтузиазма, сияли, как сияют мои дети, когда им удается, а удается им всегда, выцыганить у меня более-менее стоящие купюры. По другую сторону площадки кучковались опустошенные, со стеклянными глазами, из которых текли стеклянные слезы, канадцы, считавшиеся фаворитами и рассказывавшие до сегодняшней ночи, что российский молодняк не умеет играть в хоккей, что мы раздавим русских, как танк хрустальный бокал.

Если забыть про мою тягу к спецэффектам, я, в общем, изложил все верно. Но это спортивные нюансы, а их я оставил для «Советского спорта». Вам же напоминаю, что вот так, через любовь вообще, через любовь к тем, кого ты представляешь, куются характеры, отмеченные печатью великой святости.

Вы мое умиление простите, потому что я начитался беглых интервью наших 20-летних пацанов, которые и проиграли первые два матча на чемпионате мира в Баффало. Половина людей стала их корить, половина – выражать соболезнования. Но они как-то очень по-мужски спокойно повторяли: «Мы знаем, что нас любят, верят в нас». А о чем я талдычу? О чем я пишу и вторую книжку? О шайбах, забитых канадцам, расскажут специалисты. Я эту заметку пишу о том, что невозможно жить без любви. С любовью в сердце возможно все.

Со всеми праздниками вас. Я же предупреждал, что в такие особенные дни я становлюсь невозможно высокопарным. И последнее. Мы чемпионы мира.

Выросший в полусумасшедшем, многоголосом кутаисском доме и привыкший не по приказу, а просто потому, что такое у нас было душевное заведение, вставать при женщинах и стариках, я не то чтобы игнорирую сегодняшние День сухопутных войск и Международный день музыки, я обращаю ваше внимание на то, что сегодня – Международный день пожилых людей.

Мы должны прийти к тому, что старость – это не проклятие, не унизительное бремя, но время смаковать каждую секунду, сидя на облаке, на вершине горы, потому что старость и есть вершина, и вы меня не разубедите, потому что так – весело – старели и уходили мои великие старики.

Деспоты, насильники, жулики стареют беспощадно и безобразно. А мои великие старички – как Ричард Гир и Элизабет Тэйлор. Красиво то есть. Потому что папа Шалва и мама Нелли знали главное: пока ты бурчишь и ноешь, будучи недовольным жизнью, она все равно проходит.

Можете не верить, но у моих она прошла в гордости за меня, в зоопарке, который устраивали внуки, в застольях, невыносимо пышных и обезоруживающе душевных.

На последних съемках «Чудовища в Большом Г» я обнял красивого пожилого человека, подарил ему куртку с логотипом «КП»; шел дождь, он отмахивался, я навязал, и когда камера и микрофон выключились, он переспросил: «Это правда мне?»

Неуважительность к таким красивым людям, как вообще злодейство, требует куда большего величия духа, нежели добродетельность. Потому что добродетель естественна, она не сценарна.

Нигилизм, эскапизм, фронда – мне все это враждебно на каком-то самом базовом уровне.

Меня и спасает в мои четыреста лет доподлинное знание, что главное на свете этом окаянном – сантименты.

Клинт Иствуд, могучий старикан, склонен во всем угадывать знамения, его краеугольная конспирологическая версия – все связано, и мы связаны, и нужно нам солнце на небе, и вера в поступательный вектор нужна.