Дима Билан: Хроники. От хулигана до мечтателя

На этой закрытой вечеринке не было и сотни человек. Был май седьмого года; Азиму, сыну султана Брунея, исполнилось двадцать пять. В старинный замок в Англии меня пригласил сам виновник торжества — в этот день ему хотелось услышать мой голос.

В качестве почетного гостя вечеринку посетил Майкл Джексон. Я не решался знакомится с ним до выступления — его поведение мало к тому располагало. Майкл держался в сторонке, как ребенок, который в присутствии увлеченных беседой взрослых играет в свои игры и занят куда более важными делами, чем их пустая болтовня. Все, что вырывало его из этой отстраненности, подвергалось его доброжелательному и не лишенному искреннего любопытства осмотру...

Я поднялся на сцену и поздравил Азима. Краем глаза я видел Джексона, а он в свою очередь наблюдал за происходящим с прежним выражением лица. Но когда появилась музыка и я запел «Number One Fan», Майкл сел на корточки и стал слушать с заметно возросшим вниманием. Он был совсем близко и неотрывно смотрел на сцену, пока я не закончил песню — так мне потом сказали. Сам я не мог постоянно следить за реакцией этого невероятного зрителя — следовало сосредоточиться на исполнении. Но я чувствовал его взгляд.

Нас познакомили, когда я спустился со сцены. Джексон подошел ко мне вплотную и провел ладонью по моей щеке.

— So nice [1] Как хорошо, как мило (англ.) , — сказал он.

Знаю, что этот жест в последствии был объявлен чем угодно — только не тем, чем он был на самом деле. От Майкла исходило дружелюбное любопытство некоего нечеловеческого порядка. И он просто выразил свое отношение к происходящему в целом. Ко мне, к тому, как я пел, к сложившейся ситуации — его нисколько не раздражало новое знакомство, и он вполне мог перекинуться со мной парой слов, чтобы разбавить свое вселенское одиночество. Он даже согласился сфотографироваться с новым человеком. До его одобрительного жеста я бы вряд ли решился об этом попросить...

Я ДОЛГО НЕ РЕШАЛСЯ СФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ С КУМИРОМ

Так я познакомился с человеком, который одновременно жил на земле — и в истории цивилизации...

Почему я начинаю книгу именно этим эпизодом? В память о нем. Вряд ли это требует дополнительных объяснений. Но когда вы перевернете последнюю страницу, перечитайте эту небольшую историю. Она здесь неспроста.

Взрослые часто не помнят начало своей жизни, но я — исключение. Отчетливо вижу перед собой момент, когда я прибыл в этот мир и издал первый звук — торжественный и опасливый одновременно.

...Глаза больно резанул яркий свет — это было непонятно и пугающее. Громкие звуки, резкие запахи, грубые предметы... Я оказался один снаружи, мне было неудобно, мокро и холодно. Я враз оробел и заплакал. Громко и от души — как плачут все нормальные новорожденные.

С МАМОЙ, ПАПОЙ И СЕСТРОЙ

Врач положил меня на подоконник, долго ощупывал и обмеривал. А потом я почувствовал, что мама рядом. Размытые контуры еще не складывались в человеческую фигуру, и главным в маме было ее нежное тепло. Оно успокаивало и защищало. Мир был огромным и ужасным, но лежа на мамином животе, я не боялся.

...Первое связанное со мной необычное обстоятельство было в том, каким я появился на свет. Мои родители — русские, а вот их новорожденный сын выглядел как чистокровный кавказец. Я был забавным черненьким карапузом со сросшимися бровями и темным курчавым пухом на голове. А мамина соседка по палате в тот же день родила светловолосого мальчишку. Вместе с ним мы лежали в комнате для новорожденных.