Р Райт-Ковалева: Канарейка в шахте, или мой друг Курт Воннегут

Вот что он пишет в предисловии к книге "Завтрак для чемпионов":

"Эта книга - мой подарок самому себе к пятидесятилетию, и мне кажется, что я поднялся на гребень крыши и теперь должен его перейти... Думается мне, что я пытаюсь выкинуть из головы всю ту рухлядь, которая в ней за это время накопилась... Хочется, чтобы голова стала пустой и ясной, как в тот день, пятьдесят лет назад, когда я появился на этой сильно поврежденной планете..."

"Другие люди набили мне голову всякой всячиной, и одно никак не вяжется с другим, многое и бесполезно и безобразно, разные понятия противоречат не только друг другу, но и всей той жизни, которая идет вне меня, вне моей головы".

"Нет у меня культуры, нет человечной гармонии в моих мыслях. А я не могу больше жить без культуры..."

"Значит, эта книга будет похожа на дорожку, усыпанную всяким хламом, мусором, который я бросаю через плечо, путешествуя на "машине времени" назад, до дня своего рождения - 11 ноября 1922 года..."

"Одиннадцатое ноября... В 1918 году именно в этот день - одиннадцатый день одиннадцатого месяца - настала минута - одиннадцатая минута одиннадцатого часа, - которая для людей всех национальностей, сражавшихся в первой мировой войне, была объявлена м_и_н_у_т_о_й м_о_л_ч_а_н_и_я". Миллионы миллионов перестали убивать друг друга. Этот день назвали ДНЕМ ПЕРЕМИРИЯ.

"День перемирия" потом переименовали в "День ветеранов". День перемирия для меня - священный день, а День ветеранов - нет. Поэтому я выкину из головы День ветеранов и оставлю День перемирия. Не хочу выбрасывать то, что священно...

Что же еще свято?

"Ромео и Джульетта", например. И вся музыка... "

Мне кажется, что трудно найти более точное и краткое определение настоящих ценностей, чем это сделал Воннегут в одном из своих предисловий...

В конце 1976 года вышел новый роман Воннегута "Балаган, или Конец одиночеству". Вот что писал о нем один из лучших наших американистов, литературный критик Алексей Зверев:

"Это очень грустная книга, в ней описано физическое умирание планеты, так и не сумевшей обуздать манию технократической рационализации, которая поставила мир перед фактом неостановимой катастрофы. Из всех фантазий Воннегута "Балаган" - самая горькая, самая жестокая.

И все-таки даже в ней нет беспросветного пессимизма и однозначно негативного восприятия перспектив "прогресса". Такая позиция всегда оставалась чужеродной художественному мышлению Воннегута. В каждой его книге есть и "другая возможность". Нереализованная возможность подлинно человечного мира, в фундаменте которого лежит старый, но не стареющий гуманистический идеал.

Найдется эта, если вспомнить Толстого, "зеленая палочка" и в "Балагане". Герой книги придумал всемирную конституцию, в которой принцип общественной иерархии заменен принципом большой человеческой семьи. Каждый при рождении получает дополнительное имя - название камня, цветка, птицы - и становится братом всех людей с тем же именем, какое бы положение в обществе они не занимали и каких бы взглядов ни придерживались. И тогда каждый может сказать: "Конец одиночеству!"

Какая простая и до чего же неосуществимая идея! Конечно, и Воннегуту ясна ее наивность. Но самая мысль, что человечество как единая семья (не как толпа одиноких) способно противостоять столь сильным в современном мире тенденциям самоизоляции и саморазрушения, - мысль высокая, принадлежащая искусству истинного гуманизма".

Книга эта сейчас у меня в работе. И снова Воннегут, в предисловии к ней, разговаривает с читателем доверительно и просто, как со старым другом, - о себе, о своей семье, о том, как он воспринимает жизнь. Вот это предисловие, с некоторыми сокращениями:

"Вероятно, мне никогда не написать более автобиографическую книгу, чем эта повесть. Я назвал ее "Балаган", потому что ее поэтический жанр - комедия положений, как балаганные кинобуффонады минувших лет, особенно комедии с участием Лоурела и Харди, которые я просто обожал в детстве.

Прелесть героев этих фильмов - Лоурела и Харди - заключалась в том, что они оба умели выпутываться из любых испытаний. Они всегда честно тягались с Судьбой, и потому были удивительно милыми и невероятно смешными.

Любовь в этих фильмах почти не играла роли. Правда, там были всякие сюжетные повороты, например, свадьбы, но это дело другое. Это было просто еще одно испытание, из которого надо было выпутаться как можно лучше, как можно смешнее.

Так что не о любви речь. И, может быть, потому, что в детстве, во время Великой депрессии, я упивался этими кинокомедиями, я теперь могу рассуждать о жизни, вовсе не упоминая о любви.