Самуил Лурье - Взгляд из угла

При социализме же они, как известно, в основном, занимались тем, что мешали некоторым писать, многим - читать. Поскольку считалось, что изготовление, распространение и чтение качественной литературы подрывает основы. (И ведь подорвало - все, кроме одной.)

И жил на свете - еще в мою бытность - миллион-другой (а то и поболе) советских людей, которые вместе составляли как бы облако читателей. Не общество - облако. Ни черта не понимали в экономике, а про политику только смутно воображали, что якобы она могла бы существовать и с человеческим лицом.

Но, как это ни странно, благодаря чтению (причем литературы не какой-нибудь специальной, а простой художественной) выработали некий инстинкт, позволявший им отличать дурное от хорошего. Чувствовать разницу.

И за это партия, правительство и особенно органы их ненавидели. И даже немножко боялись. Как носителей какой-то странной силы, назовем ее условно совестью.

Теперь эти люди - абсолютное их большинство - делись куда-то. Подозреваю - просто умерли. Все эти ИТР и МНСы, знавшие Мандельштама и Ходасевича наизусть. Библиотекарши, прятавшие под кофточки приговоренный к списанию и сожжению "Один день Ивана Денисовича". Машинистки и фотографы, размножавшие "Доктора Живаго", "Архипелаг", "Лолиту" и "Письма к римскому другу". И "Сказку о Тройке". Впали, в отличие от ГБ, в нищету. А потом политическое отчаяние их доконало.

Вот как раз славная новость из той же говорильни: гробовое пособие повышается до целых 4 тысяч р. на тело. Торжество единственно верного социального курса: госбюджет будущего года может безболезненно позволить себе такой шестимиллиардный расход.

То есть запланировано на 2009-й полтора миллиона смертей.

Так и уходят - не видите, что ли, - уходят последние читатели Самиздата и толстых литературных журналов. Перекатная грамотная голь. Образованщина - как обозвал ее человек, которого она любила едва ли не больше всех.

А которые отравили ей жизнь - разными подлыми способами отнимали единственное наслаждение: не давали читать, - они даже не стареют. Во-первых, денежное довольствие, а во-вторых - благотворная обстановка: даже между приличным и неприличным разницы больше нет. Отменена официально. Им только немножко недостает т. Дзержинского. И т. Жданова. И, наконец, Самого внести обратно в Мавзолей: не припрятана разве в подвале запасная копия?

Все это - присказка. А вот и сказка. В этом нашем узком маргинальном кругу кое-как одетого старичья, расхаживающего по улицам, смешно сказать, пешком и до сих пор почитывающего литературные журналы, случилось событие. Затмевающее в наших подслеповатых глазах пляску биржевых курсов. Заглушающее хамский телелай.

В сентябрьском номере "Нового мира" опубликованы дневниковые записи Лидии Корнеевны Чуковской об Александре Исаевиче Солженицыне.

Всего лишь история отношений двоих людей. Как понимал ее один из них. Стремительным пунктиром.

Но люди очень большие - мифологической, вообще-то, величины. Андрей Дмитриевич Сахаров отчасти участвует.

И читать - больно. Словно все, что случилось между ними и с каждым из них, есть как бы объяснение - как бы предсказание - того, что потом случилось с душой страны. Какие силы в ней, в душе страны, действовали. Какими слабостями оборачиваясь. Вследствие чего несчастная Образованщина вымерла. И угасла Литература. Уступив общественное мнение сами видите кому.

События в Южной Осетии выявили необходимость наладить как можно скорей производство атомных подводных лодок с крылатыми ракетами. Приятно выписать такую фразу - скелет Щедрина содрогается от зависти: старику-то приходилось их сочинять самому.

Фактически ум М.Е. работал, как самогонный аппарат: извлекая абсурд из перебродившего официоза. В его время начальники притворялись, будто в головах у них происходит такой же процесс, как у нормальных людей. И, пытаясь доказать, что гос. мышление есть мышление высшего порядка, не зависящее от биохимии, сатирический писатель вынужден был прибегать к упрощениям на грани клеветы. Дескать, единственно верный стратегический курс может быть выработан и кучкой колбасного фарша. И даже будет сформулирован мощней, чем допускает обычная мозговая ткань. (Которая довольно часто рвется, где тонко: тормозит на переходе от причин к последствиям, к целям от средств.) Напрягая воображение, Салтыков лично моделировал в тексте этот путь идей сквозь вещество не серое.