— Перенервничала я жутко. Но даже когда самое страшное осталось позади, напряжение не отступало. После окончания сезона мы на месяц отправились в гастрольный тур по Америке. Помню, приехали в Сан-Диего. Горшкова с Пахомовой поселили в одном корпусе, меня в другом. По соседству расположились темнокожие баскетболисты, которые выиграли какой-то кубок и всю ночь отмечали эту победу. Я сидела в своем номере, запершись на десять замков и тряслась: они все были огромные, ростом под два метра. В общем, ужас! (Смеется.) Вдруг в три часа ночи телефонный звонок из Москвы. У аппарата находился Виталий Смирнов, один из тогдашних руководителей Спорткомитета: «Лена, как у вас дела?» — «Все хорошо, скоро домой собираемся». — «Как Саша?» — «Нормально, катается». — «Катается, да? А ты можешь позвать его к телефону?» Начинаю объяснять, что на дворе уже ночь, идти далеко. Смирнов настаивает: «Позови, пожалуйста, меня с ним не соединяют». Я в составе делегации была тогда старшим тренером, все звонки шли только через меня.
Делать нечего, бегу по темной улице к Горшкову, тащу его к себе в номер. Сначала с ним поговорил Смирнов, потом председатель Спорткомитета Сергей Павлов. Оказывается, в Союзе прошел слух, что Саша умер. И кто-то в правительстве дал задание нашим руководителям проверить и доложить обстановку. Приезжаем через два дня в Оттаву. Поздно вечером возвращаемся после выступления в отель. Снова звонок: «Елена Анатольевна, как там Саша? Можно его к телефону?» И так продолжалось на протяжении всего тура.
— Вижу, что опекали вас в то время серьезно, хотя, например, воспрепятствовать побегу Белоусовой с Протопоповым власти все равно не смогли. Лично вы ощущали на себе всевидящее око спецслужб?
— Компетентные органы в те годы работали просто потрясающе. Они точно знали, кто намерен уехать за бугор, а кто такого желания не испытывает. Я ведь даже в лихие 90-е, когда все, кто мог, подались на заработки, Россию не покинула. Осталась здесь одна, да еще Алексей Мишин в Питере. Объясню вам почему. Я начала выезжать за границу с 15 лет и особо на чужбину не рвалась. Была уже почти везде, все видела. Ко всему прочему, я числилась в спортобществе «Динамо», министр внутренних дел Щелоков лично принял меня в службу охраны Кремля. Числилась майором, потом пошла еще выше. А что касается Белоусовой с Протопоповым... Знаете, я не думаю, что они сильно выгадали от своего переезда. Здесь эта пара была любима болельщиками, обласкана властями. А там живет всеми забытая и без денег. Оба больные, Олег не так давно перенес микроинсульт.
— Людмиле Пахомовой повезло меньше, чем партнеру, ее заболевание оказалось фатальным. Говорят, если бы она оставила тренерскую работу и посвятила себя лечению, жизнь ей можно было бы продлить.
— Я не верю в это. У Милы была тяжелейшая форма рака, ее и так держали при жизни очень много лет. Она пережила две клинические смерти, и каждый раз ее возвращали с того света. Пахомовой постоянно вырезали лимфоузлы — то в одном месте, то в другом, она очень мучилась. Но как только ее выпускали из больницы, снова бралась тренировать. Помню, меня вызвал председатель Спорткомитета Павлов. Я тогда как раз ехала в Канаду консультировать местных фигуристов в обмен на какого-то гуру из горнолыжного спорта. Павлов попросил выяснить, можно ли там вылечить Милу. Дал выписку из истории болезни, диагноз. Наказал строго-настрого: если порекомендуют какие лекарства — нет вопросов, все необходимое будет куплено. Но канадцы, как и наши врачи, развели руками. Такие заболевания тогда не лечили. На сборах в Таллине Мила потеряла сознание, в легких начало хлюпать. Врачи сказали: все, это неоперабельно. Последние дни она еле дышала, задыхалась. Жуткая история...
— Прошу прощения за бестактность, но ведь и у вас был сложный период по части здоровья.
— Это было в 1990 году, я только-только справила пятидесятилетие. Вдруг обнаружила в груди какую-то припухлость вроде шарика. Долгое время я не обращала на нее внимания, потом как будто услышала сверху: «Ну-ка быстро иди к врачу!» Мне вообще по жизни часто слышатся такие вот голоса… Я была хорошо знакома с Николаем Трапезниковым — академиком, знаменитым онкологом. Созвонилась с ним, он пригласил на прием. Осмотрел меня, говорит: «Завтра в 7 утра на операционный стол». А я чувствую себя как скаковая лошадь, у меня через пять дней первенство Европы в Ленинграде. «Какая операция? — удивляюсь. — Давайте вот я вернусь с чемпионата, тогда и посмотрим». «Если поедешь — умрешь, — пожимает он плечами. — Но если согласишься, прооперирую тебя, как собственную жену». Сам Трапезников, кстати, давно умер, а вот супруга его до сих пор жива.
Читать дальше
