Игорь Золотусский - Фауст и физики

…Не исключено, разумеется, что на смену ей придут какие-то другие представления. Но основной вывод [2] Здесь и далее курсив мой. — И. 3. , к которому подводит нас развитие космологии и астрофизики во второй половине XX столетия, вряд ли будет поколеблен: в истории развития Вселенной, рассматриваемой как целое, были (и, вероятно, будут) эпохи, весьма затрудняющие, если не исключающие, возникновение и развитие жизни. Жизнь есть закономерный этап развития материи во Вселенной. Тем более это относится к разумной жизни».

Таковы выводы Шкловского. И пусть гипотеза «пульсирующей Вселенной» пока только гипотеза, «основной вывод вряд ли будет поколеблен». Этот основной вывод недвусмыслен: жизнь во Вселенной должна будет прекратиться, чтобы потом начаться вновь. Речь идет не о конце жизни на одной планете или в одной галактике — жизнь исчезнет во всей Вселенной, объединяющей все галактики.

Если звездное вещество начнет сжиматься, то «сгорят» все цивилизации, все, это создаст из того же вещества разумная жизнь. И ничего не останется?

Утверждение Шкловского постепенно начинает перерастать в вопрос. Он не может согласиться с «основным выводом», хотя и признает его. Реализм ученого сталкивается с несогласием человека, который не может, как Мефистофель, признать одно Ничто.

Потому что гибель всего во Вселенной — это Ничто. Это уничтожение самого смысла культуры, которая не понадобится тем, кто возникнет после очередного «сжатия».

С чего же начнет человек? Снова с пещер и охоты за мамонтами? Снова он должен пройти через рабство, фашизм и все, что выпало на долю его предков?

Зачем же они тогда жили? Зачем строили, писали книги, зачем была физика? Чтоб бессмысленная молекула снова эволюционировала миллионы лет и привела к тому же?

Само бессмертие знания ставится здесь под вопрос. С этим — с абсолютным концом — человек не может согласиться. Если он это признает, он не сможет идти дальше. Он должен будет остановиться, пораженный полной бессмысленностью своего движения. Куда двигаться, если впереди ждет Ничто?

И мы чувствуем, как переламывается настроение жестко научной книги Шкловского. Вера начинает спорить с фактами, надежда — с отсутствием ее.

Вера и Знание выходят на поединок, разыгрываемый уже «в мировом масштабе». Нет, созданное человеком не должно пропасть. Оно останется, оно должно кому-то передаться.

Книга переносит нас к спутникам Марса. Эти спутники — искусственные, пишет Шкловский. Кто же создал их? Их могли создать разумные существа, обитавшие на Марсе до того, как появилась жизнь на Земле. Они могли создать их для того, чтобы связаться с другими мирами, для того, чтобы после гибели их цивилизации что-то осталось.

Вера подхватывает эти факты и спешит дальше. Пусть гибель цивилизаций неизбежна. Но есть надежда вот так передаться, остаться, соединиться с кем-то, кто посетит умершие миры. Можно выбросить за пределы планет спутники, которые переживут своих создателей и передадут другим сведения об их жизни. Тогда культура не погибнет, тогда в существовании человека будет смысл!

И вот мы уже читаем о спутниках, которые носятся вокруг своих погибших планет и передают в мировое пространство сигналы, оставленные для живых. В них закодированы все достижения погибшей цивилизации, все, что написали ее Толстые, Эйнштейны, Бахи. В них — опыт, который не может, не должен умереть. И в них — бессмертие тех, кто его создал.

Конечно, это не решает вопроса. Если сгорит Вселенная, то что останется от спутников?

Но нам важны не эти спутники Шкловского, а путь его книжки, путь его мысли. Нам важно движение от отрицающего начала к вызывающему надежду концу.

Шкловский не превращается в фантаста. Он остается ученым. Но мы узнаем в его желании желание человека, понятное всем нам.

Человек не может жить, не думая о бессмертии. Пусть он лично смертен, он уверен в своем продолжении, в своей необходимости в цени жизни. Он не может представить, что у этой цепи будет конец. Само Знание остановилось бы, если бы человек думал иначе. И если Знание говорит ему, что конец все-таки будет, он не соглашается с ним.

Так сходятся вера и знание, реальность и идея — старые соперники в человеке. Никогда человек не согласится с тем, что его существование (существование человечества) не имеет смысла. Но близость этой мысли обостряет драму его сознания.