Стефан Кларк: Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

Король франков Филипп I вторгся в Вексен, область Нормандии, расположенную к северо-востоку от Парижа. Вильгельм направил к нему своих гонцов с требованием отступить, однако Филипп, чувствуя свою силу перед лицом Завоевателя, уже старого и не в меру упитанного, ответил: «Когда наконец пузатый разродится?»

Вильгельм просидел на английском троне двадцать один год, но так и не приобрел чувства юмора, причем шутки, затрагивавшие лично его, просто-таки бесили Вильгельма, поэтому в ответ на реплику Филиппа он решил осадить и сжечь что-нибудь французское. После того как его войска штурмом взяли Мант, центр Вексена, Вильгельму вздумалось проехаться верхом по пожарищу. В какой-то момент, согласно легенде, его конь споткнулся об упавшую балку, и Вильгельм рухнул на землю, получив серьезную травму внутренних органов.

Шесть недель он страдал от жутких болей в животе, и его мучения, несомненно, усугублялись тем, что французские доктора постоянно переворачивали его, пытаясь впихнуть ему в задний проход целебные травы: обтекаемых, легких в применении суппозиториев еще не изобрели.

Англосаксонские летописцы, составлявшие «Англосаксонские хроники», древнейший исторический документ, превратили некролог Вильгельму в длинную оскорбительную поэму: в ней они перечислили беды, которые обрушил на Англию Завоеватель, и дали ему нелицеприятную характеристику: «Своих людей он убивал, без цели и без веры, и в пропасть жадности упал, он алчным был без меры».

Монахи, писавшие «Хроники», усматривают в смерти Вильгельма гнев Божий, говоря, что он умер после того, как сжег Мант и «все святые церкви города». Летописец с прискорбием отмечает, что «двое праведных служителей Бога были заживо сожжены», а потом, смакуя подробности, описывает предсмертные страдания Вильгельма и смерть, после которой осталось «ему, некогда могущественному королю и хозяину многих земель, всего семь футов этой самой земли». Чем не торжествующий смех англичан? И звучать ему предстояло еще очень долго…

Начиная с 1066 года, французский диалект нормандских завоевателей стал официальным языком поверженной Англии, и на этом языке предстояло говорить английским королям и правящим классам следующие триста лет. Но англосаксонские крестьяне были слишком многочисленны и необразованы, чтобы пытаться навязать им новый язык, и в любом случае среднестатистический англосакс использовал франко-нормандские слова только для того, чтобы продать свой товар аристократу или упросить солдата не кастрировать его за убийство ежика.

Со своей стороны, завоеватели, как правило, отказывались учить язык лузеров, или же у них попросту ничего не получалось (Вильгельм тоже пытался, но безуспешно). Между собой они общались на франко-нормандском пиджине [18] Пиджин — вторичный язык, возникший в условиях межъязыковых контактов; использует лексику одного языка и грамматику другого. — Примеч. пер. , в котором смешались разные региональные диалекты. Так возник новый говор, который обходился без многих грамматических сложностей, сохранившихся на многие века в «чистом французском», языке франков.

И постепенно, как мы увидим в следующих главах, англосаксы и франко-нормандцы сблизились; стремление обеих сторон к лингвистическому выживанию привело к созданию гибкого, адаптированного языка, в котором можно было изобретать или частично заимствовать слова, при этом не беспокоясь о том, правильно ли в предложении расставлены глагольные окончания или соблюден порядок слов и выдержан стиль (вот как в этом предложении). В результате возникла первичная форма того языка, который впоследствии стал английским.

Все это лишний раз доказывает, что Нормандское завоевание Англии было столь же знаковым событием с точки зрения лингвистики, как момент выхода на сушу первых амфибий. Каждый, кому доводилось увязнуть в трясине современной французской грамматики, способен оценить степень свободы английского языка. Завидуя этой раскрепощенности, французские грамматисты обязательно скажут вам, что английский — это язык нечистый, язык бастардов. Они, конечно, правы, и самое забавное то, что он обязан своим созданием Вильгельму, нормандскому бастарду, рожденному на земле нынешней Франции.

В конечном итоге Нормандское завоевание Англии обернулось неприятностями для французов, и уж конечно его никак нельзя считать победой Франции над Англией. Вильгельм сокрушил англосаксонский порядок, но сформировал новую нацию, которая переросла свой первоначальный статус нормандской колонии и стала серьезной независимой силой в Европе. Впоследствии язык этой нации тоже вышел за пределы Европы и распространился по всей планете, эволюционировал в британских колониях и послужил созданию культуры, которую французы ошибочно (и зачастую с упреком) называют «англосаксонской» — и которую Франция по привычке обвиняет в попытках задушить французскую литературу, кинематограф и конечно же французский язык.