Джонатан Франзен: Дальний остров

Я не уверен, однако, что на нынешнем позднем этапе мне так уж нужны свежие наблюдения. Одна из опасностей, подстерегающих долгие браки, состоит в мучительной доскональности, с которой вы знаете предмет своей любви. Подобно тому как страдают от знания друг друга Софи и Отто, я сейчас страдаю от досконального знания этого романа. Мои подчеркивания в тексте и пометки на полях выходят из-под контроля. При последнем чтении я обнаружил и отметил как существенные и центральные огромное количество не отмеченных ранее образов, имеющих отношение к порядку и хаосу, к детству и взрослым годам. И поскольку книга недлинная, а прочел я ее уже полдюжины раз, не за горами, кажется, момент, когда каждая фраза будет мною выделена как существенная и центральная. Это необычайное богатство свидетельствует, конечно, об огромном таланте Полы Фокс. В книге трудно найти даже одно лишнее или случайное слово. Подобная точность и подобная тематическая плотность не возникают просто так, но добиться их, сохраняя непринужденность обращения с материалом, достаточную для того, чтобы персонажи вышли живые и роман мог быть написан, — задача почти невыполнимая; однако вот он перед нами, этот роман, превосходящий всю иную американскую реалистическую художественную литературу после Второй мировой войны.

Богатство романа, впрочем, может сыграть с читателем шутку: чем лучше я понимаю значение каждой отдельной фразы, тем труднее мне объяснить, какому грандиозному, глобальному смыслу могут быть подчинены все эти локальные смыслы. В смысловой перегрузке есть, в конце концов, свой особый ужас. Она, как намекает Мелвилл в главе «О белизне кита» романа «Моби Дик», сродни полному отсутствию смысла. Не случайно она, помимо прочего, считается одним из главных симптомов болезненных психических состояний. Людей, страдающих маниями, шизофренией или депрессией, зачастую мучит уверенность, будто абсолютно все в их жизни нагружено смыслами, — уверенность, порой приводящая к тому, что отслеживание, расшифровка и систематизация этих смыслов отодвигает для них на второй план жизнь как таковую. В случае Отто и, особенно, в случае Софи (которую два врача независимо друг от друга уговаривают полечиться у психиатра) переизбытком смыслов подавлен не только читатель. Сами Бентвуды — люди высокообразованные, в высшей степени современные. Они очень хорошо — и в этом их беда — оснащены для того, чтобы читать себя как литературные тексты, насыщенные взаимоперекликающимися смыслами. За время одного уикенда на исходе зимы они постепенно отдают себя во власть унынию, под конец доходящему до абсолютной подавленности, из-за того что совершенно случайные слова и крохотные происшествия истолковывают как «предвестья». Огромное напряжение тревожного ожидания возникает в книге не только из-за страха Софи, не только из-за того, что Фокс один за другим перекрывает все возможные пути к спасению, и не только из-за того, что супружеский кризис соотносится с кризисом делового партнерства и с кризисом американской городской жизни. В еще большей степени оно, я думаю, связано с медленным, неуклонным подъемом тяжкой, сминающей волны литературных смыслов и толкований. Софи осознанно и недвусмысленно использует бешенство как метафору своих эмоциональных и политических бед; Отто в своей последней реплике, хоть он и сорвался, хоть он и кричит о своем отчаянии, не может удержаться от того, чтобы не «процитировать» (в постмодернистском смысле) свой более ранний разговор с Софи о Торо и не вызвать тем самым к жизни все иные темы и разговоры этого уикенда, и в особенности рассуждения Чарли об отчаянии. Ведь насколько хуже, чем просто быть в отчаянии, быть в отчаянии и в то же время держать в уме связанные с этим личным отчаянием жизненно важные вопросы о сохранении в обществе законного порядка, о привилегиях, о воззрениях Торо, а еще чувствовать, что своим срывом ты доказываешь правоту Чарли Рассела, хоть и знаешь в глубине души, что он не прав! Когда Софи заявляет, что хочет заболеть бешенством, когда Отто швыряет чернильницу о стену, они оба, похоже, бунтуют против невыносимого, почти убийственного ощущения значимости их слов и мыслей. Неудивительно, что последние действия героев словами не сопровождаются, что Софи и Отто «перестали слушать» поток слов из телефонной трубки, что «надпись» чернилами, к которой они, желая ее прочесть, медленно поворачивают головы, — это безумная, бессловесная клякса. Едва Фокс с блистательным успехом сумела отыскать порядок в бессобытийности одного уикенда на исходе зимы, как она — великолепным жестом! — этот порядок отвергла.