Кристиан Бейл - Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров?

В тот вечер к Джону подошел скромно одетый мужчина. Дело было в ирландском пабе, где будущий депутат ждал результатов голосования и мрачно размышлял о сотне бездельников, которые наверняка где-то загуляли, вместо того, чтобы прийти на выборы. Но именно их голоса необходимы как воздух. Джон отпил пива и поморщился. Снова начинала болеть спина. Он устал. Не спал несколько суток подряд, а теперь еще эти предатели чертовы… Сотня… Видимо, Кеннеди говорил вслух, но мужчина, опустившись рядом на стул у барной стойки, спокойно предложил вариант:

— Сто голосов, мистер конгрессмен, — подошедший намеренно обратился именно так: «мистер конгрессмен», чтобы Джон почувствовал прелесть звучащего обращения, — и вы получаете место в конгрессе.

— А что получаете вы? — Кеннеди обернулся и в упор посмотрел на собеседника.

— Бессмертную душу, естественно, — рассмеялся тот.

И ведь не лукавил!

— Ничего такого от Кеннеди не требовалось, — Джерри закинул ногу на ногу. — Мы даже не корректировали его работу. Один раз, во время Карибского кризиса, хотели немного нажать, а он отказался слушать.

В глазах Рубена появилось уважение.

— Джон был уникален. И то, что он обнаружил нашу квартиру, вполне естественно — он не терпел чужой воли, не терпел советчиков, хотел все решать сам.

Улыбка и взгляд на меня.

— Есть такой комплекс у страдающих разными заболеваниями, когда они стремятся избавиться от опеки и доказать, что способны быть полноценными людьми.

— Чертов психолог, — мрачно подумал я.

— Кстати, так называемый ядерный чемоданчик при президенте Кеннеди никогда не открывался, если рядом не находился еще кто-нибудь, — таково было условие Клана.

Линдон Джонсон вспоминал: в те дни, когда три недели беспрерывно шли переговоры, мир никогда не был так близок к ядерной катастрофе. Ощетинившаяся советскими ракетами Куба менее всего напоминала безобидный островок. Хрущев называл это «акцией по обороне мирного и независимого государства». Кеннеди с трудом сдерживал своих советников, чтобы те уходили от эскалации конфликта, а блокаду острова американскими эсминцами с ракетными установками на борту назвал просто «изучением местности». Ракеты русских смотрели на американский берег. Ракеты эсминцев были нацелены на русских. И только Кеннеди и Хрущев, почти не прерываясь, говорили по телефону. Сутками. Страшными сутками, когда мир замер в ожидании войны.

— Ничего не решалось, — говорил Джонсон. — Кеннеди мучился от болей в спине, несколько раз подбегал к комнате, где хранился ядерный чемоданчик, и тут же летел обратно к телефону. Я-то думал, он не сможет говорить после таких вспышек, а он спокойно брал трубку, улыбался, словно видел собеседника, и твердым голосом начинал разговор:

— Хай, мистер Хрущев, как ваша супруга? Спасибо. Моя тоже. Передавайте привет. О, сейчас только что сказали, на базах на Кубе творится нечто новенькое. Не разъясните?

Да, Кеннеди был именно таким. Он умел сохранять хладнокровие в минуты локальных катастроф. И на плахе он улыбнется палачу и скажет «Хай, как дела? У меня пока все о’кей».

Даллас очень красивый город. Очень красивый и богатый. Я бывал там несколько раз. И всякий раз, когда я приезжаю, иду тем же маршрутом, каким следовал кортеж президента. Накануне он получил анонимку с угрозой и, смяв, выбросил ее. Его предупреждали. Его пугали. Ему советовали. Но Клан знал своего любимца лучше всех. Клан знал: президент поедет в Даллас — ничья воля ему не указ. И чем больше было советов через «не», тем упрямее становился президент. Для него всегда «нет» означало «да».

Поэтому у него была власть, кресло президента и много женщин.

— Порвем их, — шепнул он Жаклин и подал ей руку, спускаясь с трапа самолета.

Открытый верх автомобиля. Улицы, переполненные народом. Даллас не очень жаловал Кеннеди, но уважал отвагу. Открытый верх автомобиля в городе, где все имеют оружие. Поэтому люди приветствовали своего президента. Он был настоящим патриотом. Несколько раз Кеннеди выходил из машины и общался с техасцами. И сейчас он им улыбался своей обаятельной мальчишеской улыбкой. Спустя несколько секунд раздались выстрелы. Крик. Паника. Джон стал оседать на колени сидящей Жаклин. Та словно оцепенела и, стараясь удержать его голову, шептала:

— Джон, я люблю тебя.

Он еще это услышал. Улыбнулся и потерял сознание.

Все подробно обсуждали в печати нерадивость охраны: дом, где засел с винтовкой Освальд, не был проверен, да еще возникли какие-то проволочки с доставкой раненого в больницу. Все это исключительно субъективный взгляд. Эпоха должна была измениться. Клан не прощал неповиновения. Окольцевав легендами факты, он упивается тем, что до сих пор тайна убийства не была раскрыта.