Юрий Феофанов - Сто процентов закона

Но, вправе возразить читатель, вы сами только что говорили насчет того, что в законе концентрируется мораль нашего общества. Какая же тут мораль? Карать хорошего человека (шофера), который, скорее, в беду попал, нежели преступление совершил, и защищать аморального типа (сына, что судится с матерью)? Вы говорите, что право есть возведенная в закон воля господствующего класса, в наших условиях воля всего народа, что моральные принципы лежат в основе нашего права. И все эти параграфы и буквочки, выходит, сводят на нет высокие слова? Но тогда это сплошной формализм…

Что ж, возможно, это тот редкий случай, когда надо защищать формализм, кажущийся формализм, если уж быть до конца точным.

Да, в известной степени закон формален, ибо всякое право, как писал В. И. Ленин, является применением « одинакового масштаба к различным людям». Допустим, человек очень испорченный, предельно развращенный, имеющий в биографии много самых темных пятен, совершает на сей раз незначительное преступление. Судьи могут со всей антипатией относиться к стоящему перед ними, считать его опасным для общества — это их личное дело. Закон позволяет им подвергнуть наказанию человека лишь за те деяния, которые он совершил, и лишь за те, которые названы в уголовном кодексе. Еще более бесстрастно действует суд, решая гражданские дела. Гражданский кодекс еще более бесстрастен, Поэтому неприятные нам люди получают наследства. Но если на минуту допустить иное — значит допустить произвол. Ни под каким видом и ни по каким соображениям общественного блага судьи не имеют права перейти предел, очерченный законом, усилить наказание, ибо «полезная несправедливость» преступна сама по себе.

Иными словами, суд должен быть предельно точным в применении закона, что бы он по поводу самого закона ни думал. Правосознание помогает судьям правильно понять тот закон, который они применяют, уяснить его смысл, но оно не дает права вкладывать в закон другой смысл, по-своему толковать и «улучшать» правовую норму.

Истина эта не нова, особенно для юристов. Я ее высказал не с той целью, чтобы повторять и поучать, а лишь потому, что ее, пусть без злого умысла (подсудимому или ответчику причины неважны), даже из самых добрых побуждений, все же иногда игнорируют. В суде драмы и трагедии ставит не режиссер, а сама жизнь. И конфликты решают не безгрешные авторы, а люди, сотканные не из металлических деталей, а из нервных тканей, имеющие разные сердца, неодинаковые характеры, темпераменты и т. д.

Ну кто же из нас усомнится в том, что служение обществу и государству — высший долг советского человека? Что нам, построившим первое в мире государство свободного труда, где благо человека — альфа и омега бытия, нет ничего дороже общественных интересов? Ценность человеческой личности утверждает наша мораль, закрепляет наше право. Поэтому вслед за выдающимся криминалистом XVIII века Чезаре Беккариа мы повторяем: «Нет ничего опаснее принципа придерживаться общего духа закона и пренебрегать его буквой». И все же один из вечных вопросов, что же раньше спасать при пожаре: мертвую картину Рембрандта или живую кошку — в каждом конкретном случае решать очень нелегко.

Естественно, столь обнаженно, выпукло и категорично перед юристами этот вопрос не ставится. Но от этого существо дела не меняется. Все равно скальпель судебного исследования рано или поздно обнажит проблему — и тогда придется совершенно определенно сказать: буква закона или все иное, что ему противостоит. И ответ этот становится пробным камнем для служителей Фемиды.

В море житейском вздымаются не только «девятые валы» трагедий, в нем волнуется и зыбь повседневности. И судьям часто приходится определять, правильно ли уволили с работы Марию Петровну, виноват ли Иван Иванович в мелком хищении и какая доля наследства приходится Петру Сидоровичу. К сожалению, внешняя незначительность конфликта порой рождает небрежность и, что еще хуже, безразличие к людским судьбам. Так, холодный, формальный, разбитый на буквочки закон либо согревает людей справедливостью, либо замораживает души неправотой…

Ту общеизвестную истину, что люди в большинстве своем не ангелы, но отнюдь и не злодеи, еще раз убедительно доказывает семья Шумилиных.

Глава ее, Николай Семенович, участвовал в гражданской войне, в финской, партизанил в Великую Отечественную. В свое время женился на вдове погибшего брата с четырьмя детьми, да еще двое своих сыновей родилось. Работал Николай Семенович сторожем. Но сказать, что честно исполнял свою скромную должность, не могу. Судили в свое время старика: украл несколько банок варенья.