Андрей Десницкий - В поисках смысла (сборник)

Закончилось десятилетие двухтысячных — даже вышел новый том в серии «Намедни». Но говорить о них все же рановато — мы не знаем пока, каким останется это десятилетие в истории, что окажется началом глубинных перемен, а что — случайной рябью на поверхности.

Зато мы можем говорить о предшествующем десятилетии: о девяностых. Нет ни у кого сомнений, что это действительно великое и страшное десятилетие, в которое изменилось буквально всё, к чему мы привыкли. Сегодня одни вспоминают беспросветную нищету и локальные войны, разгул бандитизма и коррупции, развал страны и всего хорошего, что было в ней. Другие — небывалый доселе дух свободы и творчества, наполнившиеся полки магазинов и зарубежные поездки, возможность самому решать и свою судьбу, и судьбу народа. Как будто те и другие жили в двух совершенно разных странах, живя на одной и той же улице…

Десятилетие уникальных возможностей — хочется сказать про девяностые. И большинство из нас добавит: упущенных возможностей. Мало кто использовал его по полной, как один мой одноклассник, который успел на закате Советской власти сесть за «экономическое преступление» (фарцовку), в девяностые вышел, точно такими же «преступлениями» сколотил немалый капитал. «Я ничего не делаю, а деньги идут и идут, на что их тратить?» — рассказывал он. Подсел на героин и капитал потерял. С героина соскочил, но стал сильно пить. Когда я видел его в последний раз, он честно трудился топ-менеджером в фирме еще одного одноклассника и лечился от алкоголизма. Это ведь были уже двухтысячные, время стабильности и прогресса.

Для меня главный образ девяностых — наш подъезд в самом центре Москвы, самый обычный подъезд старомосковского дома. Когда-то, до 1917 года, в нем были ковры и бархатные перила — потомок первых владельцев этого дома жил в коммуналке на втором этаже, он рассказывал. Но грянул рынок, и толкучка, расползающаяся от Гума-Цума-ДетМира, как раковая опухоль, очень скоро парализовала и наш переулок. Днем по переулку было невозможно пройти, а вечером дворники жгли брошенные картонные коробки и целофановые обертки, над мостовой летел едкий дым. В туалет куда было ходить торгующим? В незапертый подъезд, конечно.

И еще у нас были бомжи, тихие, спокойные, ночевавшие живших на широких лестничных площадках месяцами. Они стелили себе картонки, таскали тряпки, от них воняло, зато они здоровались и не нахальничали, а главное, сами не гадили там, где спали — да и торговцам устраивать туалет рядом с бомжами было неприятно. Так что мы не возражали против них. Правда, один раз залетный, невоспитанный бомж миниатюрных размеров улегся спать в нашу детскую коляску, прикованную цепью на площадке первого этажа — утром жена его там и обнаружила. Я не верил, пока сам не увидел последствия — порванную изнутри и пропахшую коляску, ее пришлось выкинуть, это была большая потеря в рыночную эпоху. Как взрослый человек уместился в младенческой коляске? Это великая тайна.

Они вообще были какими-то инопланетянами, они носили по три драных пальто сразу, они щеголяли ранами, от которых нас мутило, а сами они их как будто их не замечали. В пять утра они могли позвонить в дверь и попросить стакан. Стакан был дан, чтобы не провоцировать скандала, и когда моя мама пошла в восемь утра на работу, она обнаружила его под дверью, в нем было налито пальца на два какой-то спиртосодержащей гадости — с владельцами стакана поделились. В контакт с этой внеземной цивилизацией мы обычно все же не вступали. Разве что сосед с первого этажа как-то разбрызгал там слезоточивый газ, чтобы бомжи не ночевали. Но первой вошла в подъезд моя жена, ей и досталась вся порция газовой атаки.

А потом они стали сами пропадать. На дверях подъездов появлялись кодовые замки, мутная стихия толкучки сменилась организованным рынком киосков, киоски росли в размерах, сливались в торговые комплексы, а потом булочные и аптеки по соседству превратились в меховые и ювелирные бутики… Не знаю, как в биологии, а вот в торговом деле я сам наблюдал дарвиновскую эволюцию, от кишения одноклеточных до появления динозавров. В подъездах перестали гадить — правда, начали колоться и кидать шприцы, бледные мальчики и девочки лет по шестнадцать. Мы снова проходили мимо, ребята вежливо здоровались и смотрели пусто и печально, а кто-то скандалил, вызывал милицию… Та не приезжала. Скоро исчезли и эти дети — героинщики долго не живут.