Но ведь Чехов, несомненно, не был вовсе неправ, как же мог проницательный и суровый Толстой не заметить слабых сторон Сенкевича? Не заметить их он не мог. Но он, очевидно, пренебрег тем слабым, поверхностным, отсталым, что есть у Сенкевича, ради того правдивого, значительного и человечного, что дают сочинения этого польского писателя. Чехова же, по-видимому, оттолкнул от романа призванный в судьи тонкий и точный вкус - судья, необходимый в искусстве, но недостаточный. Пышная бутафория, которая занимает немало места в романах Сенкевича, действительно бывает неприятна, особенно тогда, когда мы ее находим не только в описании внешних предметов, но и в изображении внутренней жизни людей. Действительно, ходячие мнения перемежаются иногда в этих романах Сенкевича с настоящей мыслью, "амурничанье" пятнает иной раз любовь. Отзыв Чехова не вовсе несправедлив, - он, однако, в большой степени вызван первым впечатлением, которое создал оскорбленный вкус, и потому односторонен.
Заметим, что мнение Чехова и мнение Толстого в известной мере могли бы относиться не только к тем романам, по поводу которых они высказаны, но и ко всему облику Сенкевича-писателя, и что расхождения во мнениях о Сенкевиче между польскими литераторами, пожалуй, так же резки
Сенкевич сам давал достаточно оснований для того, чтобы общественная оценка его литературной деятельности не была сколько-нибудь единой и постоянной. Он писал много, очень много (в недавно законченном польском издании его сочинений шестьдесят томов) и не всегда одинаково хорошо. Отличительной чертой его натуры была необыкновенная жадность к впечатлениям (выразившаяся, между прочим, и в его путешествиях по Америке, Африке и Ближнему Востоку), постоянно влекшая его изображать разнороднейший жизненный материал. В нем был очень силен артист Его способность изображать картины самого разнородного содержания, характеры самые несхожие кажется неисчерпаемой. Он был одарен незаурядной изобретательностью, удачно находил и хорошо строил различные сюжеты; еще больше ему давалось разнообразие красок и тонов. Эти свойства, конечно, чрезвычайно важны для художника, они привлекают к Сенкевичу множество читателей. Но те же свойства сказываются на его литературном стиле еще и тем, что в нем нет коренного, глубокого единства, сохраняющегося, при любом разнообразии материала и формы, у большинства выдающихся писателей. Это особенно заметно в его ранних повестях и рассказах (1872-1880); мы видим, что Сенкевич пишет в совершенно различных манерах, часто выбирая такой материал, такой угол зрения, такую форму, к которым позже никогда и никак не возвратится. Пример - рассказ "В прериях", печатаемый в настоящем сборнике, если бы не удивительная художественная подлинность описаний, в которых чувствуются собственные впечатления и опыт, можно было бы, пожалуй, принять этот рассказ - по его сюжету, по характеристике людей и их отношений - за довольно заурядное подражание американской новеллистике того времени.
Сенкевич любил мысль (в молодости он даже специально интересовался философией и изучал ее в варшавской Главной школе, позднее преобразованной в Варшавский университет), и он признавал себя писателем реалистическим и тенденциозным, то есть преследующим общественную цель. Но ему не удалось в течение всей своей жизни прийти к цельному и осознанному мировоззрению или хотя бы найти какую-то ясную идею, которая стала бы кристаллизующим центром для его наблюдений и чувств. Поэтому артистическое увлечение каким-нибудь явлением и могло так часто брать у него верх над замыслом, над жизненным материалом и его действительными пропорциями, над художественной мерой и вкусом. Эта особенность Сенкевича вызывает у читателя двойственное чувство. При кажущейся ясности и простоте, при неослабевающем интересе Сенкевич писатель, не так уж легко поддающийся одной общей характеристике. Читать Сенкевича нетрудно, - он остается хорошим повествователем, о чем бы ни рассказывал, - на все-таки настоящее чтение Сенкевича требует и настоящего внимания, настоящего размышления За этот труд читатель будет вознагражден не только лучшим пониманием места Сенкевича в истории литературы и значения событий, о которых писатель рассказал, но и непосредственным художественным наслаждением. И наслаждение это становится тем сильнее и чище, чем лучше мы начинаем понимать трудность той жизни, которая вызвала появление Сенкевича-писателя, сложность того основного вопроса, который мучил Сенкевича. И хотя этот вопрос не был им разрешен - вернее, был разрешен в конце концов совершенно ложно, - читатель увидит, что, стремясь понять корень зла, писатель увидел в польской жизни своего времени то, что видели лишь немногие его современники-литераторы.
Читать дальше