Игорь Шумейко - Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

Что важно заметить у Дитера Гро: не какие-то «российские недостатки» — а именно величина России отводила мысль о единстве.

«Колосс на глиняных ногах»

Впервые этот известный библейский образ приклеили к России в анонимно изданной в 1736 работе «Московские письма». Петр Великий изображен очень скверно, а русские планы экспансии и господства рассматриваются как доказанные событиями. В Европе создали себе представление о России как о «…фантоме силы… В действительности же огромные пространства являются для России только обузой и даже могут быть для нее опасны».

Популярная в XVIII веке мысль, что слишком протяженные пространства ослабляют государство — важный тезис Монтескье, и подтверждал он его — Россией: «…было бы невозможно существовать этому царству, если бы оно было населено, цивилизованно и культурно. Лишь деспотическое насилие соединяет сегодня вместе все эти обширные пространства…»

Табула раса (tabula rasa — гладкая дощечка, лат.)

Это не только другой, более благоприятный для России, образ, или, вернее сказать — штамп. Это и новая веха в концептуальном осмыслении страны. Автор того и другого (образа и концепции) — Лейбниц. Пример его духовной эволюции очень важен и прекрасно прослежен Дитером Гро: «У Лейбница Россия впервые появляется в качестве основной темы историко-философского и политического мышления. Это, конечно, следует приписать не в последнюю очередь действиям Петра Великого. С другой стороны, тот отклик, который они встретили в Западной Европе, может быть понят только из условий, сложившихся в самой Европе. Другими словами говоря, Петр предпринял свои реформы в тот момент, когда на Западе была подготовлена почва для резонирования событиям в России. Она должна была еще выше поднять самосознание постоянно соприкасающейся с все новыми и новыми духовными мирами Европы, чтобы Петр занимался Европой, а не наоборот! Тем самым следовало занять какую-либо позицию по отношению к России и, особенно, делу Петра; уже было недостаточно признать чужое — варварским и таким образом освободить себя от труда взглянуть на это чужое более внимательно. Точно так же и Россия, в свою очередь, увидела себя перед необходимостью духовно заняться Западом. Если на одной стороне пытались обойти эту постановку вопроса при помощи ярлыка «варвары», то на другой имелась возможность — и до XX столетия — понимать Запад как находящийся в упадке: мыслительная установка аутсайдера, которая освобождает его от необходимости усваивать превосходящую культуру. Реформы Петра являются для отношения Европы к России эпохальным событием потому, что отныне как по ту, так и по эту сторону проблема России и Европы не могла больше схватываться без того, чтобы не была занята какая-либо позиция по отношению к реформам Петра».

Впервые Лейбниц упоминает Москву в работе 1669 года «Образец доказательств». По случаю выборов короля в Польше, Лейбниц доказывает, почему московский кандидат не должен быть избран: «Москва… вторая Турция… Варварская страна. Да московиты еще хуже турок! Ужасы Лифляндской войны клятвенно подтверждались и ставят вопрос, можно ли вообще допустить, что подобные люди являются христианами. Горе нам, если мы откроем им путь в Европу, срыв наш форпост, Польшу!»

В последующие десятилетия Лейбниц с растущим вниманием отслеживает все события, которые связаны с Россией, особенно все шаги юного царя: «Если столь великая масса его империи будет управляться по обычаю более культурной Европы, то дело Христианства получит из этого много плодов; есть надежда, что они постепенно пробудятся. Царь Петр хорошо знает пороки своих людей и хочет постепенно уничтожить это варварство…»

Лейбниц надеется, что Россия станет связующим звеном между Европой и Китаем. Поэтому Россия должна быть культурно оценена Европой! Путешествие Петра в Европу в 1697 году привело Лейбница прямо-таки в возбуждение. Он собирал все сообщения об этом событии. Тогда-то он впервые и приложил этот образ: «Поскольку царь хочет деварваризировать свою страну, он найдет в ней tabula rasa, как бы какую-нибудь новую землю, которую хотят распахать…»

Он попытался вступить в отношения с самим царем или хотя бы с Лефортом: «Наша обязанность и счастье состоят в том, чтобы, насколько это в нашей власти, способствовать царству Божьему, которое — у меня нет сомнений — заключается в широчайшем распространении настоящей добродетели и мудрости… Одному подобному человеку влить усердие к славе Божьей и совершенствованию людей значит больше, чем победа в сотне сражений».