Иногда мы не ходили на пляж, а спускались с горы в Балаклаву и проводили в ней целый день. Покупали всякий мусор в промтоварных магазинах, убеждая друг друга, что нам совершенно необходима наволочка 30 на 30 см, красная пластиковая лейка и блокнот с дельфином — во-первых, в Москве такого не найдешь, а во-вторых, дешево. Ели в столовой для докеров, сохранившей, как нам казалось, советские цены и советское качество пищи — на самом деле цены год от года росли, а качество ухудшалось, но на стенах оставалась жизнеутверждающая мозаика тех времен, о которых мы немного скучали.
Потом я ела рыбу на набережной и запивала белым вином с водой. А потом мы лезли в гору, и легкое облачное опьянение помогало мне подниматься и немного защищало от жары. Примерно к семи вечера мы проходили половину пути и останавливались отдохнуть у небольшого мемориала. Довольно странное место, уже за городом — памятник погибшим, окруженный деревьями, железной оградой и невысоким каменным парапетом.
Я садилась на теплые белые плиты, а муж мой снимал рюкзак, потную майку и отходил в дальние кусты понятно зачем.
Жара уже спадает, и мое платье высыхает на вечернем ветру. Я думаю о том, как мы сейчас пойдем дальше, минуем виноградник, залает сторожевая кавказская овчарка, и муж отодвинет меня за спину, и объездчики вылезут из своего шалаша, станут молча рассматривать нас, пока мы не скажем им «Добрый вечер». Мы поднимемся в дом, расстелем постель, зажжем свечу, потому что солнце в горах в конце августе садится около восьми вечера. Муж сделает чай, я выпью немного теплого красного портвейна, и мы поговорим о планах на завтра. Позже будет секс, и я не знаю, как об этом сказать — «супружеский, но хороший» или «хороший, но супружеский», а потом я немного подумаю о крысе, которая живет под полом, и засну. Вот примерно это я представляю, сидя на остывающем известняке, и почему-то легко заплакать, даже не знаю, от нежности или от отчаянья, и тогда я вижу маленькую черную улитку, ползущую по белому камню, трогаю ее соломинкой и говорю: «Хоп-хоп, улитка».
Это я к тому, что когда получается не очень красивый барабан, всегда можно придумать к нему историю и тем отчасти спасти ситуацию.
Из журнала marta_ketro, 10 февраля 2006
— Вы легко пишете? Сам процесс письма вас не утомляет?
— Обычно очень тяжело, когда у тебя еще нет истории, а уже очень хочется написать. Я читала в детстве какую-то книжку про хор мальчиков: они с утра, когда распевались, пели не все сразу, а по голосам — альты, потом еще кто-то. И вот когда еще не твой голос, а ты стоишь в этом хоре, то чуть ли не носом хочется свистеть. И здесь то же самое, когда чувствуешь, что текст еще не дозрел, а уже хочется, — это очень тяжело. А сам процесс радостный, да. Я всегда очень радуюсь, когда других писателей ловлю на этом ощущении торжества и могущества. Я читала «^yxless», и там в самом конце есть момент, когда Минаев воспарил. И я прямо вижу, что он в этот момент на таких маленьких крылышках поднялся — не высоко, но поднялся, — и парил, и был счастлив. Это же прекрасно! — Марта улыбается, а мне почему-то становится жалко успешного винного пиарщика Сергея Минаева с его маленькими отчаянно трепещущими крылышками.
— У вас есть какие-нибудь литературные кумиры?
— Я предпочитаю мертвых писателей — вот Моэма люблю. А из современных мне понравилась Лена Элтанг, ее «Побег куманики». Еще, как ни странно, у меня прямо под носом вырастает новый писатель: в «Живом журнале» есть Глория Му, такая девушка, вы к ней загляните.
— Gloria_mu?
— Да, она как слышится, так и пишется, с нижним подчеркиванием. Она пишет истории о детстве, и я вижу, что это будет очень интересная книга. Она умеет последовательно рассказывать истории, держать длинный сюжет. И она художник, поэтому видит все детальки. И если все будет хорошо, то из нее вырастет хороший современный писатель. Еще очень люблю Линор Горалик, хотя не читала, как ни странно, ни одной ее книги. Я, собственно, ЖЖ-то во многом завела из-за Имморалиста, Катечкиной и Линор Горалик: когда я прочитала вот эти ее коротенькие истории [128], я была потрясена. Другие блогеры писали, прежде всего, о себе: я такой классный, я увидел то-то. А она пишет исключительно о других, цитирует чужие шутки, не свои. И в этом тоже есть, конечно, профессиональная гордость, но она скрыта. И это совершенно новый для меня взгляд на людей, на жизнь — как на них можно смотреть со стороны. У нее там, правда, очень сложные отношения со смертью. Но, с другой стороны, когда я начала читать, ей было 28 лет, а в этом возрасте все люди очень мрачные обычно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу