Считается, что Минц весной 1917 года вступил в партию Ленина. Это весьма маловероятно. По ряду косвенных признаков можно предположить, что он был анархистом или эсером и переметнулся к большевикам не раньше 1918 года. Это достаточно стандартный ход, как, впрочем, стандартно и его последующее замалчивание.
Коронным номером Минца-рассказчика были многочисленные байки о службе комиссаром во время гражданской войны. В основном, Минц рассказывал, как пил самогон и читал Шевченко по-украински, дабы расположить к себе червонное казачество. На самом деле, функция комиссара заключалась не в агитации красноармейцев, а в надзоре над военспецами. В бой войско вел военспец, и речи перед строем произносил тоже военспец. Комиссара бойцы не видели и не знали в лицо. Это чекист при штабе, пишущий ориентировки на своего командира и обладающий правом по первому приказу сверху - а в критическом случае и по своему усмотрению - командира арестовать. Начальный этап комиссарской карьеры Минца известен плохо, он сразу начинает службу с должности дивизионного комиссара, затем становится корпусным комиссаром и в 1923-1925 годах служит комиссаром в Академии воздушного флота.
Одновременно в 1923 году Минц поступает в Институт красной профессуры, то есть техникум коммунистических агитаторов. Здесь начинаются некоторые странности, требующие внимательного изучения. Наш герой выучивает английский язык и начинает публиковать работы по истории гражданской войны, причем не на Украине, где он служил, а на Севере, в зоне британской оккупации. В 1926 году выходит его статья «Эсеры в Архангельске», затем «Англичане на Севере». Минц становится замдиректора по заведыванию историческим отделением Института красной профессуры и одновременно занимает еще несколько должностей, включая должность преподавателя англоязычной секции международных ленинских курсов, подготавливающих кадры Коминтерна. В чем причина такого быстрого карьерного роста, не ясно. Одним из слушателей Минца является Гарри Поллит, тогда член Политбюро коммунистической партии Великобритании. В начале 30-х Минц становится руководителем проекта «История Гражданской войны» и сближается с Горьким, а затем, с его подачи, с основными членами «английской группы» - закрытого кружка советской интеллигенции, странным образом не тронутого сталинскими репрессиями 30-х годов. Это Алексей Толстой, Корней Чуковский, Самуил Маршак и др. По рассказам самого Минца, он был переводчиком при встрече Горького с Гербертом Уэллсом в 1934 году. Насколько это соответствует действительности, надо смотреть отдельно. Уровень достоверности рассказов Минца хорошо иллюстрирует следующая дневниковая запись.
«Я был на даче А. М. Горького в 1937 году, когда он принимал Куприна. Тяжело было слушать и еще тяжелее видеть А. И. Куприна таким постаревшим, больным, слабым…»
Напомню, что умирающий Куприн был привезен в СССР в 1937 году, а Горький умер в 1936-м. Это не свидетельствует о ложности дневника - запись была сделана через 40 лет после событий, - но хорошо квалифицирует знаменитые устные рассказы советского историка.
В 1935 году Минц получает степень доктора исторических наук, минуя степень кандидата и без защиты диссертации. В 1939 году он становится членкором, а в 1946 году академиком АН СССР.
Дневниковые записи Минца - именно из-за недостаточной культурности автора замечательный материал для историка. Хорошо виден неотрефлексированный быт «советских небожителей». Как жили, о чем говорили в этой фантастической среде полулюдей-полуживотных.
Вот запись от 1942 года. В стране страшная война, каждый день уносящая тысячи жизней, в тылу голод, разруха. А в английском салоне хорошее вино, шоколад, тушенка-сгущенка, патефон и разговоры о высоком. Сидят в роскошном номере гостиницы «Москва» «советский Киплинг» Николай Тихонов, «шекспирист» Маршак, ученик Резерфорда Капица, беседуют.
«Тихонов влюбленно рассказывал о Ленинграде. Говорил, что жители переносят все лишения, сознавая все значение событий. Кажется, никто бы не удивился, если бы увидел на улицах города товарища Кирова, - так все здесь героично. Борис Львович Бродянский рассказывал Тихонову, как встретил на улице голодающего старика. Шел как-то нервно, а потом вдруг свалился. Голодающие, как и утопающие, разводят руками, словно пытаются выплыть. Бродянский поднял старика, помог ему пройтись, дал ему кусочек хлеба. Старик совсем оправился. Бродянский проводил его до двери квартиры, - оказалось недалеко. Пожав руку Бродянскому, старик сказал: а знаете ли, молодой человек, имя нашего города? Героический Илион!
Читать дальше