журнал Русская жизнь - Эмиграция (июль 2007)

Сестра помогает Калмамату убираться на улице и в подъездах, но зарплату дворника пока не получает - находится на испытательном сроке «в связи с перегруженностью штатов». По-русски она, как и многие обитатели «рукавички», толком не говорит, подруг у нее нет, на вид угрюма. Ее любимое занятие - сесть на лавочку, обхватить голову руками и о чем-то сосредоточенно думать, переживать.

В четыре утра Калмамат встает, чтобы без очереди попасть в туалет и умыться (эта роскошь обходится ему в час сна). Через полчаса квартира уже будет стоять на ушах. В пять утра Калмамат должен быть на работе. Часов до двух он будет мести, собирать бычки, колоть лед ломиком или причесывать траву косилкой. Потом - «сидеть на подхвате»: обычно к двум часам на работу приезжает дама-начальница с внешностью медсестры из известного романа Кена Кизи и начинает пугать дворников очередной «комиссией». Вид сидящего на лавочке человека в робе ее возмущает: он не может отдыхать, по определению должен работать.

Начальница, как и все русские из «Синтаво», называет Калмамата Борей. У киргизов, узбеков, таджиков с затейливыми инициалами появляются двойные имена (почти как у священнослужителей). Это один из факторов ассимиляции. Пока человек экзотический «помнит имя свое», он непонятен, может быть, даже враждебен.

Впрочем, азиатские дворники очень послушны, легко управляемы, стоически переносят любые капризы начальства и задержки зарплаты. «Боре», как и всем его коллегам, недавно выплатили зарплату за март, пропустив полтора зимних месяца. Объяснили так: «У нас перерегистрация, та контора, что работала с вами раньше, теперь банкрот. Судитесь с ней, если хотите, денег все равно не получите». Правда, никто не может объяснить, почему новая контора, заново принявшая к себе на работу армию дворников, имеет то же самое название.

Сейчас Калмамат получает на руки около четырехсот долларов. За вычетом квартплаты и милицейских поборов остается 7-8 тысяч на все про все. Не так давно он отослал семье двести долларов на покупку коровы. Корова в Оше - целое состояние, на ее здоровье молятся.

«…Я впервые увидел людей, запряженных в небольшие тележки, в которых они везли провизию; я смотрел на обветренные лица и на особенные их глаза, точно подернутые прозрачной и непроницаемой пленкой, характерной для людей, не привыкших мыслить, - такие глаза были у большинства проституток - и думал, что, наверное, то же, вечно непрозрачное, выражение глаз у китайских кули, такие же лица были у римских рабов - и, в сущности, почти такие же условия существования. «…» И они все были приблизительно одинаковы - рабочие-арабы, познаньские крестьяне, приезжающие во Францию по контрактам, - и вот эти рабы на Центральном рынке», - писал Гайто Газданов про парижских гастарбайтеров 30-х. Эту же пленку, «прозрачность и непроницаемость» я вижу в глазах московских мигрантов. Безвыходность и безнадежность в самом деле выглядят одинаково - в любых странах, эпохах и обстоятельствах.

Кажется, у них нет какого-то проекта будущего. Нет ни у Киргизии, ни у ее московских делегатов-дворников. Они никак не планируют свое завтра. Логично было бы предположить, что их цель - заработать определенную сумму денег на саманный домик с двориком, на ту же корову, а потом вернуться на родину (понятно, что жилье в Москве никто из них купить не сможет). Или - осесть в Москве, социализироваться, обучиться как следует русскому языку, вырасти хотя бы до самостоятельного квартиросъемщика, подождать, пока станут на ноги дети, которые натурализуются москвичами и пойдут дальше своих родителей. Но ничего этого нет и в помине.

По большей части они живут как бы из-под палки, как те солдаты в синих трусах: нужно жить, вот и живут. Они не знают, что будет с ними завтра, надеются на государство, которое по-прежнему отождествляют с имперским, советским многоруким монстром, коему до всех есть какое-то дело. Вообще - на какое-то чудо. Съездить к себе на родину не могут: самолет до Оша в одну сторону стоит 11,5 тысяч рублей, на поезде ехать - отпуска не хватит.

Они - выпавшие.

Но иногда их охватывает ностальгия. На Калмамата она тоже накатила.

Пришел ко мне в гости, узнал, что такое интернет, услышал, что в нем есть карты, попросил найти Ош. Потом тыкал грязными пальцами в экран и, как ребенок, с восторгом называл улицы своего древнего города:

- Вот это улица Ленина! А это - Навои! А это - университет! А это не Ош, верни Ош!