журнал Русская жизнь - Земля (сентябрь 2007)

К.Г.Мне доводилось вкушать высокую жрачку и внимать музыке, которая сопровождала этот процесс. Есть «музыка для релаксации», есть «голоса леса», «звуки природы»; подобные CD продаются в киосках. А есть «музыка для желудочного сока». Это не столько обширный, сколько элементарный репертуар. «Интродукция и рондо каприччиозо» Сен-Санса, семейный бизнес Штраусов, а также строго определенные вальсы, ноктюрны и мазурки Шопена, в буквальном смысле слова навязшие в зубах, неотделимые от работы поджелудочной железы и секреторной системы человеческого организма. При всем моем огромном уважении не только к Шопену и Сен-Сансу, но даже - вы будете смеяться - к венской династии Штраусов, я не могу назвать эту музыку высокой. Для ее исполнения не требуется исполнительская глубина. В бесчисленных лобби и ресторациях пятизвездочных отелей этот репертуар споро и безошибочно исполняется бесконечными выпускниками неисчислимых консерваторий - и ничего, бресская пулярка исправно переваривается и, покинув желудок, начинает свое путешествие по тонкой части кишечника. Появление Мацуева в буфете Лондонского экономического форума обусловлено не спаянностью высокой музыки и высокой кухни, а спаянностью высокого пиара с другим высоким пиаром. Продается не изысканная еда, а Лондонский экономический форум, не «Голубая рапсодия» Гершвина, а Денис Мацуев, ее исполняющий. Чистый пиар-проект. Миссия Мацуева, о которой вы говорите, началась и закончилась в тот момент, когда участники форума прочли его фамилию в программке. Музыка - необходимая формальность. Рефлексия в гримерке - в сущности, тоже.

И.П.Тут нечему возражать. Я только не понимаю, что вас так злит. Есть событие, нужен тапер, этим тапером не может быть, с одной стороны, Шуфутинский, с другой, Плетнев. То, что русский Лондон выбрал себе в таперы Мацуева (а также то, что Мацуев на сегодняшний день является самым популярным пианистом в РФ), немного огорчительно, но вполне понятно. Игра нашего героя воплощает самое расхожее, самое плоское представление о виртуозности. А какое еще представление может царствовать на званом ужине на пятьсот человек, если этот ужин проходит не в Германии или Австрии? Следующий этап - выступление на званом ужине Плетнева. Пока сам Плетнев к этому, увы, не готов. Однако публика, уверяю вас, готова. Я сидел за одним столом с господином Лебедевым, он из совсем другого форбсовского списка. Когда Мацуев заиграл, Лебедев без энтузиазма, но с готовностью отложил вилку и нож, обернулся к сцене и замер в очень неудобной позе. Рядом со мной сидела прелестная француженка из очень известного ювелирного концерна, которая, судя по ее вопросу во время исполнения какой-то строго определенной, как вы сказали, мазурки Шопена, не часто посещает концерты классической музыки. Она шепнула мне: «Is it russian traditional music?» То есть она воспринимала действо как манифестацию русской духовности. И была полна уважения и к этой манифестации, и к этой духовности. Движения ее вилки стали особенно плавными. В общем, уважуха к «классике» является социальным инстинктом только одного класса. Класса богатых, разумеется. Играй на этом ужине Плетнев, девушка вообще бы не шелохнулась. Ее пиарщик дал бы ей понять, как вести себя, слушая Плетнева.

К.Г.Меня злит то, что искусство тапера стало высоким. Оно может быть уважаемым, может быть сложным, трудным, почти непреодолимо тяжелым и при этом бесконечно достойным, - но высоким оно быть не может. Не думаю, что Плетнев согласится играть на каком бы то ни было званом ужине. Но дело не в этом, а в том, что даже если согласится, это ничего не добавит ни Лебедеву, ни прелестной француженке, которую распирает этнографическое любопытство. Им все равно - Плетнев, Мацуев, Марта Аргерих, Владимир Ашкенази. Публика готова к Плетневу, вы совершенно правы. Если он согласится стать аккомпаниатором для вилок и ножей, у russian traditional music будет другое лицо. Пиар стер границу между высоким искусством и уважаемой, но малоинтересной поденщиной, потому что для раскрутки Мацуева использовался пиар-инструментарий самого первого сорта. Многочисленные Мацуевы сидят перед интервьюирующими их журналистами и безостановочно отвечают на вопросы о «творческих планах» и «вечном искусстве». «Вы же самостоятельный художник», - говорит журналист, у которого на ухе покачиваются двадцать восемь медведей и который озабочен только тем, чтобы поскорее сдать заметку в редакцию. Там ее прочтет шаблонный редактор, снабдит шаблонным заголовком и напечатает. Слово «художник» пылает, как жуткое, липкое клеймо, - но никто не ужасается. Никого не тошнит, театр и не думает закрываться. В результате вокруг одни художники - и ни одного тапера.