журнал Русская жизнь - Секс (июнь 2008)

Бесконечные раковины церквей, наполненные сладострастными Магдалинами и томными Себастьянами, соединяются в одну большую жемчужницу, медленно раскрывающую свои створки и выкатывающую округлую мерцающую жемчужину. Она плавно скатывается со ступеней, на которых укладываются спать бедные алжирцы, и медленно сползает вниз, к Капитолию. Вместе с ними римская ночь успокаивается.

Тишина. Перламутровая сфера тишины, сотканная из звуков фонтанов, блеска водяных струй, сумрака куполов и аркад, прозрачности мрамора и силуэтов колоколен, обнимает весь город. Почти во всех домах огни погашены, рестораны и лавки закрыты, спят нищие в колоннадах, завернувшись в свои одеяла, спят дворцы и посольства, и только чтоб подчеркнуть тишину, переговариваются на своем варварском наречии трое американских студентов, приехавших в четыре часа утра из Флоренции и тащащих рюкзаки через весь город в свой американский центр, где-то там, за Тибром, около виллы Фарнезина и фресок Рафаэля. В тишине сна Рим вздыхает и распрямляется. Обелиски теряют тяжесть мудрости иероглифов и переговариваются по-юношески звонкими голосами. В церквах заперты католические соблазны, и под Капитолием свободно бродят античные призраки, закутанные в белые одежды, как тридцать тысяч невинноубиенных девственниц.

К рассвету Рим снова чист и юн, как будто умылся свежей водой. Но уже заворочался бродяга около фонтана на площади Santa Maria in Trastevere, встал и пошел умываться к фонтану. Вместе с ним сотни других бродяг идут умываться и чистить зубы, отталкивая юношу-Рим от его источников, слышны первые звуки машин, открываются бары и газетные киоски. Снова шум, зной, яркий свет, римская волчица и ее лупанарий.

Снова жизнь, и снова Империя, прекрасная и экстатичная, как берниниева святая Тереза, щедро одаривает своей чувственностью всех туристов, всех паломников, всех верующих и всех любопытствующих, всех, кто захочет и сможет ее увидеть.

Одна ночь в начале весны

Денег у нас не оказалось вовсе, а поразить прекрасных дам было необходимо.

Друг Дубчик говорит:

- Давайте шашлыки сделаем.

- Дурак, Дуб? - отозвался братик мой Колек. - Какие шашлыки? Из чего? Из березы?

Братик курил, приобняв березку за талию.

- Из собаки, - ответил Дубчик.

Вообще он учился на ветеринара, но потом бросил.

- Из какой собаки?

- А вот которая нас облаяла.

- Я собаку не буду жрать, - сказал я.

Братик помолчал и решил:

- Годится. Я пойду цацек звать на шашлык.

Братик сговорился, что встреча случится на следующий день. Шашлыки были решающим доводом. Девочки, похоже, голодали.

Это был скромный городок, куда мы кривыми путями забрели в гости. Глянулась единственная достопримечательность: женское общежитие местного очень среднего и немного технического учебного заведения.

Ночевали в томлении. Хозяин, уехавший по своим делам, разрешил курить в доме, и мы немного, в течение нескольких часов, покурили в потолок. Дым плотно висел над нами, загибаясь по краям.

Собака лежала в тазу, замоченная в ядреном растворе.

Раствор изготовил Дубчик, на ходу фантазируя с перцем, солью, мукой, рассолом, уксусом и всевозможной травой, и даже почками - на дворе была весна, первый ее всерьез теплый денечек, такой ласковый, что его желалось почесать по холке пушистой.

Под утро я несколько раз поднимался, садился возле тазика, принюхивался в ужасе.

- Сырую-то не жри, - просил братик сонно.

Я сглатывал кислую слюну предрвотного отвращения.

Проснувшись утром, тазика не обнаружил.

Дубчик уже разжег костер во дворе, и грел руки у нервного, на ветру, пламени. Тазик стоял на приступках дома.

- В холодок вынес, - пояснил мне Дубчик.

- А если девки передохнут? - спросил я, тронув носком ботинка замоченную собачатину.

Дубчик смерил меня презрительным взглядом. Настолько презрительным, что я сам себя осмотрел вслед за ним. Ничего особенного, достойного столь сильного презрения, на себе не приметил.

- Никто еще от мяса не умирал, - сказал Дубчик.

- Тоже мне мясо, - посомневался я.

- А кто тогда собака? Гриб? - поделился резоном Дубчик.

Девушки собрались к обеду, очень довольные и внимательные. Пока мы знакомились, глаза их искали жареного и съестного.