Полина Жеребцова: Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

О своей краткой, длившейся всего несколько дней поездке с соседями тетей Валей и девочкой Аленкой у меня сохранились прекрасные воспоминания, а теперь… Мы с мамой нашли для ночлега сгоревший сарай, но потом вспомнили о русской женщине, с которой познакомились десять лет назад и с тех пор ничего не знали о ней. Жива ли она? Живет ли до сих пор здесь? Вспомнили только, что дом ее был у обрыва и звали ее Лизавета.

Блуждая по улицам, мы набрели в темноте на крохотный домишко, где горел свет. И встретили ее! Это было чудо! Оказалось, с 1995 года в жизни Лизаветы произошли перемены: у нее появилась дочка от чеченца из Грозного. Сама женщина вышла на работу дежурной и уборщицей по совместительству: зарплата в месяц – 600 р. Выживают. Мир, а будто война. Чеченец-муж, от нищеты в русской деревне, стал любителем спиртного и, по словам Лизаветы, дерется в пьяном виде.

– За три дня до вашего приезда его милиция забрала, – сообщила Лизавета. – Нам крупно повезло! По пьянке он дерется топором!

Дом постарел, покосился, и даже при свете луны было ясно, что его будто тянет к обрыву, в пропасть. Сама Лизавета – бывшая жительница Грозного, но уехала в русскую деревню еще до Первой войны. Радушная хозяйка накормила нас борщом и жареной рыбой. Мы в ответ угостили их яблоками и шоколадом. Подарили пятьдесят рублей Лизавете и десять рублей – девочке. Те пришли в восторг! Оказывается, в селах России народ голодает на крошечную зарплату.

– Фонари на улицах давно не горят, – сказала Лизавета. – Все умирает в российской глубинке.

В теплой комнате хозяйка и ее дочка положили нас спать. На зеркале напротив нашего спального ложа соединялись между собой зеленые мусульманские четки и маленький серебряный крест на тонкой, едва заметной цепочке. Лизавета заметила, что я их рассматриваю, и сказала:

– Я люблю мужа. Когда трезвый, он работящий, хороший. Но жизни тут нет. Он пристрастился к спиртному. Вокруг все пьют. Его мусульманские четки и мой православный крест – символы нашего дома. У каждого своя вера, а Бог – один.

Утром Лизавета разбудила нас в 4.30. Петухи еще не тревожили голосами солнце. А нам уже пора было на автобус. Иначе не уехать.

9.40.В утреннем автобусе, увозящем нас из русской деревни, было не протолкнуться, он набился битком, как большая ржавая банка кильки. Люди спешили на работу в ближайший город, который находится за час езды.

Опять мы слышали оглушительный мат и видели молодежь с пивом в руках: нас это более всего поражало. Многие шутили, смеялись, и в автобусе было не только невероятно тесно, но еще и невероятно шумно. Какая-то пожилая дама, влезая в автобус и понимая, что может не поместиться, так как люди вываливались изнутри, кричала:

– У меня ключ от входной двери на работе. Мне нужно ехать. Ведь пятница!

– Пусть у них сегодня будет выходной! – вторили ей “кильки”, одновременно пытаясь выдохнуть последний воздух из себя, чтобы она могла хоть как-то протиснуться.

А пьяненький мужчина, которому невероятно повезло – он занял сидячее место, услышав о пятнице, прокричал:

– Пятница – это “Поле чудес”!

Это всех развеселило.

В этой компании незнакомцев мы добрались до города и, побродив по автостанции, в совершенном недоумении, что дальше делать, приняли решение сесть в автобус и поехать вглубь Ставропольского края, в станицу Курскую.

Я больше всего на свете хотела вернуться в Грозный: ни люди, ни эти места не оставляли желания продолжать поездку. Но я не могу бросить маму. Какая-то роковая привязанность: мне следует быть рядом, заботиться о ней, выслушивать ее истерики. Может быть, на меня повлиял ее тоталитарный характер и трепки, которые она устраивала мне в детстве? На моей родине детям, если они не в браке, до старости нужно жить с родителями и слушаться их во всем. Мама приняла решение ехать дальше. Мне пришлось подчиниться.

И вот новый автобус ковыляет по ухабам. У меня мелькнула мысль, что, умри я, первым делом попрошу на том свете бумагу и перо. Буду бродить по мирам и буду все записывать.

Тут же, в автобусе, я разговорилась с двумя русскими женщинами. Обе – учительницы. Узнав, что мама болеет сердцем, они посочувствовали. Сказали:

– В стране бардак! Даже у нас, безо всякой войны, оформить инвалидность можно только за взятки! Минимум 3000 р.!

Еще учительницы описывали свои впечатления от взрыва в Моздоке:

– Госпиталь наш, где лежат русские военные, взорвали чеченские боевики! Такой взрыв был! Гриб оранжевого дыма наблюдали все жители. Стекла вылетели в домах, но мы не испугались.