А Шаров: Януш Корчак

Детский дом жил по-прежнему. Как всегда, действовали суд и сейм - самоуправление, издавалась газета. Стефания Вильчинская, ученица Корчака, оставшаяся в гетто с ним и ребятами, учила детей.

Корчак много раз повторял, что в жизни ребенка драгоценны каждый час и каждая секунда. В книге "Право детей на уважение" он писал: "Берегите текущий час и сегодняшний день... каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится. И это всегда всерьез: раненая минута станет кровоточить, убитая - тревожить совесть. Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь - это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений".

Сама история Дома сирот в варшавском гетто свидетельствует, как глубоко в этом был убежден Корчак. Он делал все невозможное - ничего возможного уже не оставалось, - чтобы каждое мгновение было здесь чуть счастливее, нет, не счастливее, а чуть менее страшным. До последнего дня в классах шли уроки, репетировалась пьеса - сказка Рабиндраната Тагора "Почта".

Корчак писал в дневнике:

"Пасмурное утро. Половина шестого. Кажется, день начинается нормально. Говорю Ганне:

- Доброе утро.

Она отвечает удивленным взглядом.

Прошу:

- Ну, улыбнись же.

Бывают бледные, чахлые, чахоточные улыбки".

Надо было "извлечь из своей души" силы жить и дать их двумстам обреченным детям; насколько это труднее, чем самому умереть.

Сотни людей пытались спасти Корчака. "На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы, - рассказывает сотрудник Корчака Игорь Неверли. - Корчак мог выйти из гетто в любую минуту, хотя бы со мной, когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица - техника и слесаря водопроводно-канализационной сети. Корчак взглянул на меня так, что я съежился. Видно было, что он не ждал от меня подобного предложения... Смысл ответа доктора был такой... не бросишь же своего ребенка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детей. Как оставить их одних в запломбированном вагоне и в газовой камере? И можно ли все это пережить?"

...В комнате Корчака - не той, на чердаке, откуда виден был весь мир, а в гетто, рядом со спальней, - лежали больные дети и отец одной из воспитанниц, умирающий портной Азрылевич. Больных становилось все больше, и ширма, отгораживающая стол Корчака, придвигалась, вжимая хозяина комнаты в стену, надвигалась, как знак приближения конца.

Днем Корчак ходил по гетто, правдами и неправдами добывая пищу для детей. Он возвращался поздно вечером; иногда с мешком гнилой картошки за спиной, а иногда с пустыми руками пробирался по улицам, между мертвыми и умирающими.

По ночам он приводил в порядок бумаги, свои бесценные тридцатилетние наблюдения над детьми - их ростом, физическим и душевным, - писал дневник: "Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь".

Он еще верил, что умрет один, дети останутся. Не мог поверить, что есть кто-то, способный убивать и детей.

И, думая о детях, повторял самую свою главную мысль: избирайте свой путь, не давайте подменить его чужими, фальшивыми, навязанными вам путями.

...Пятого августа сорок второго года по приказу гитлеровцев Дом сирот - дети и взрослые - выстроился на улице. Корчак и его дети начинали свой последний путь. Над детским строем развевалось зеленое знамя Матиуша. Корчак шел впереди, держа за руку двух детей - мальчика и девочку. Фашисты невольно сторонились. Казалось, идут победители.

Колонна обреченных с детской силой и бесстрашием разрезала самый строй фашизма. Человеконенавистнический фашизм еще жил, он и сейчас не погиб окончательно, но ему не оправиться от этого ножевого удара.

Дети шли на Умшлагплац молча, в полном порядке.

Возглавлял колонну Корчак, больной старик, до конца неся на своих плечах и на сердце самую тяжелую ношу на земле.

Из Варшавы поезд повез детей в Треблинку. Только один мальчик выбрался на волю: Корчак поднял его на руки, и мальчику удалось выскользнуть в маленькое окошко товарного вагона. Но и этот мальчик потом, в Варшаве, погиб.

Говорят, что на стенах одного из бараков в Требинке остались детские рисунки - больше ничего не сохранилось.

История гибели Корчака - предупреждение человечеству: это не может повториться.

Жизнь его, сказки, педагогические труды, все вместе - одна из самых бескомпромиссных, разумных и человечных попыток найти пути, исключающие торжество человеконенавистничества.