Януш Корчак - Дневник

Януш КОРЧАК

ДНЕВНИК

Перевод с польского К.Сенкевич

Уныла, удручающа мемуарная литература. Артист или ученый, политик или полководец вступают в жизнь, полные честолюбивых замыслов, мощных завоевательных волевых импульсов - сама мобильность. Продвигаются вверх, преодолевают препятствия, расширяют сферу влияний и, вооружась опытом и большим числом друзей, все плодотворнее и все легче идут - этап за этапом - к своей цели. Это длится десяток лет, порой два, три десятка. А затем...

Затем уже - усталость, затем уже - лишь шаг за шагом, упорно, в раз избранном направлении, уже более удобным, более торным путем, с меньшим пылом и с мучительным чувством, что не так, что слишком мало, что куда труднее в одиночестве, что прибывают лишь седины и больше морщин на ранее гладком дерзновенном челе, что глаз менее зорок, кровь обращается медленнее, а ноги несут с трудом.

Что ж? Старость!

Один противится и, поняв все, хочет по-прежнему и даже быстрее, сильнее, чтобы успеть. Обманывается - обороняется - бунтует - мечется. Другой в печальной покорности начинает не только останавливаться, но и отступать.

"Уже не могу. - Не хочу и пробовать. - Не стоит. Уже не понимаю. О, если б вернули мне урну испепеленных лет - энергию, растраченную на блуждания, расточительный размах давних сил... "

Новые люди, новое поколение, новые потребности. Уже и его раздражают, и он раздражает - сначала недопонимание, а затем уже одно непонимание. Их жесты, их шаги, глаза, белые зубы и гладкий лоб, хотя уста и молчат...

Все и вся кругом, и земля, и ты сам, и звезда твоя, говорят:

"Довольно... Твой закат... Теперь мы... Ты у предела..." Ты говоришь, что мы так... А мы и не спорим - тебе лучше знать, ты ведь опытный, но дай попробовать самостоятельно.

Таков порядок жизни. Так и человек, и звери, пожалуй, так и деревья, а кто знает, может, даже и камни.

Их теперь воля, сила и время.

Твоя сейчас старость, а завтра дряхлость.

И все быстрее вращаются стрелки на циферблате.

Каменный взгляд сфинкса задает вечный вопрос:

"Кто утром на четырех ногах, в полдень бодро на двух, а вечером на трех?"

Ты! Опершись на палку, смотришь, как гаснут холодные закатные лучи.

А ну, попробую в своей автобиографии иначе. Быть может, и благая мысль, быть может, и выйдет удачно, быть может, так и надо.

Когда копаешь колодец, начинаешь не с самого дна: сперва забираешь широко верхний слой, отбрасывая землю лопату за лопатой, не зная, что ниже, сколько переплетающихся корней, какие там препятствия и помехи, сколько тяжелых, закопанных другими и тобой, забытых камней и разных твердых предметов.

Решение принято. Хватит сил начать. А вообще бывает ли когда совсем завершенная работа? Плюнь на ладонь. Взялся. Смелей!

- Раз-два, раз-два...

- Бог помочь, дедушка! Что это ты задумал?

- Сам видишь. Ищу подземные источники, откапываю чистую холодную водную стихию - воскрешаю воспоминания.

- Помочь тебе?

- О, нет, мой милый, тут уж каждый должен сам. Никто не придет на выручку и не заменит. Все другое - вместе, коли веришь еще в меня и ценишь, но эту последнюю мою работу - я сам.

- Ну, давай тебе бог удачи!

Так вот...

(...)

Греются на солнышке два деда.

- А ну скажи, старый хрыч, как это получилось, что ты еще жив?

- Ого-го, я вел солидную, благоразумную жизнь, без потрясений и без крутых поворотов. Не курю, не пью, в карты не играю, за женщинами не бегаю. Не голодаю, не переутомляюсь, не спешу и не рискую. Все всегда вовремя, в меру Сердце свое я не терзал, легкие не напрягал, голову не ломал. Умеренность, покой, благоразумие. Вот и живу.

Ну а второй?

- А я несколько иначе. Всегда там, где достаются шишки да синяки. Еще сопляком был, а уже первый бунт и перестрелка. И ночи бессонные были, и тюрьмы столько, сколько надо хлебнуть юнцу, чтобы малость утихомириться. Ну а после война. Так себе война. Искать пришлось ее далеко, за горами, за Уралом, да за морем, за Байкалом. Через татар, киргизов, бурят аж до китайцев... Докатился я до маньчжурской деревни Таолайчжао, и опять революция. Потом вроде как бы передышка наступила. Водку пил, ясно, да и жизнь не раз - не смятый листок - на карту ставил. Только на девчонок вот времени не хватало. Кабы они еще не стервы были, а то ведь жадные, на ночи лакомые, да и детей рожают... паскудный обычай. Раз и со мной это случилось. На всю жизнь оскомина. Хватит с меня этого, и угроз, и слез. Папирос искурил без счета. И днем, и во время ночных раздумий и споров дымил, словно дымовая труба. И нет во мне ни единого здорового местечка. Спайки да боли, грыжи да шрамы. Весь расползаюсь, еле скриплю, а вот пру вперед, живу. Да еще как живу! Знают про то те, кто мне поперек дороги становится. Пну, будь здоров. И теперь, бывает, целая банда от меня шарахается. А впрочем, есть у меня и союзники и друзья.