Вячеслав Рыбаков - Руль истории

Это наводит на подозрение, что в чем-то весьма сущностном две названные социальные группы очень схожи. Интересно было бы провести по этому поводу серьезные социологические исследования, но при нынешней свободе сие фиг возможно. Навскидку придумываются первичные аналогии: абсолютная непричастность к реальному производству и конструктивному творчеству; отсюда — принципиальная невозможность на практике убеждаться в ошибочности тех или иных своих действий (замечать выпускаемый брак и наносимый им вред) и корректировать их; отсюда — полная безответственность; отсюда — безоговорочная убежденность в своей непогрешимости; отсюда — безапелляционное отношение к себе, как к избранному народу, а ко всем, кто имеет иные убеждения и жизненные позиции, как к быдлу, холопам, гоям и пр.

Весьма эффективно в своей политической борьбе с противниками использовал разрушительный потенциал первого пост-кошмарного поколения китайцев великий кормчий Мао в 60-х годах прошлого века. Юным белоленточникам так себя оценить и в голову не придет, но они — всего лишь хунвэйбины. И долдонят свои мантры о свободе, правах человека и росте репрессий столь же фанатично и неосмысленно, как их китайские старшие братья выкрикивали цитаты из красного цитатника.

Бай дайзы ваньсуй — да здравствует белая лента!

Спасибо вам, вовремя созревшие кабачки, за это просветление!

P.S. А впрочем… Снявши голову — по волосам не плачут.

Разве дело только в белых лентах и их носителях? Судя по всему, культурный перелом, произошедший — нет, сознательно осуществленный, навязанный нарочно — в годы перестройки и реформ так и не зарастает. Долго хотелось верить, что мозги как-то мало-помалу вправятся и совесть свое возьмет; надежда умирает последней, все так — но…

Нас долго и старательно, на все голоса уверяли, что черное — это белое, а белое — это черное. Что трудиться — значит укреплять кровавый режим, а воровать — это общечеловеческая ценность и путь к процветанию. Что защищать Родину — это сталинизм, а предавать Родину — это демократия. Что равенство в бедности — это варварство и позор, а неравенство в богатстве — это апофеоз гуманистической цивилизации. И доказывали это всей мощью государственной пропаганды, а потом и экономической практики. И доказали. Кто отваживался хранить веру в старые истины — того вымаривали и выстуживали под корень, а кто мигом вывернул цветовую гамму души наизнанку — тот получил власть и богатство, и пишет законы; понятно, почему законы эти бесконечно гуманны к преступникам и предельно беспощадны к честным, ни в чем не повинным людям. Такие уроки в национальном масштабе даром не проходят. За четверть века восторжествовало и укоренилось самое гнусное и самое разобщающее, самое разрывное представление о свободе: это когда я вытворяю, что вздумается, а вы мне мешать даже не пробуйте, растопчу. Конечно, именно таким свободы всегда не хватает. Чуть кто начинает им сопротивляться — это ведь угроза свободе, гнет.

Оно спокон веков было, такое представление. Одно из. Но, пожалуй, впервые оно оказалось настолько воспетым, настолько легитимизированным — и стольких отравило. Из свободы преступников и подлецов эта свобода превратилась в свободу властителей дум, свободу совести нации.

Полсотни менеджеров на одного слесаря и триста шоу-герл на одну медсестру, безумие футбольных фанатов и стрельба на поражение в ресторанах и ночных клубах, кровавое месиво на автотрассах и лавина отравленных лекарств, падающие ракеты, горящие подлодки и тонущие из-за нарушений всех возможных требований безопасности суда, распилы бюджета и комедии межпартийной борьбы, националистическая поножовщина и веселые свадьбы с пальбой, безмозглость протестных маршей и полицейский произвол — все это не более чем ситуационные, одним лишь антуражем различающиеся выплески вседозволенности, распоясанной беспрецедентным и узаконенным унижением и ограблением государства, страны, народа теми, кто это государство, эту страну и этот народ боялся, ненавидел и презирал.

Разве все, живущие по такой свободе, носят белые ленты? Если бы…

На каком языке разговаривать с ними, какими буквами вразумлять?

Аз, буки, веди, глаголь… Добро…

Как думаете, поможет? Или нужны совсем иные средства?

— В последние годы вы пишете все меньше и меньше, публикуетесь все реже и реже. Не боитесь, что читатель, особенно молодой, вас забудет?