Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Вот данные исследования, проведенного группой Market Up и агентством Sauce Strategy: для московского миддл-класса важно наличие новой дорогой иномарки, но не важно качество жилья (я знаю топ-менеджеров, арендующих комнаты). Никто из моих знакомых москвичей в центре Москвы не живет. В Петербурге наоборот: друзья исключительно в центре, хотя в иномарках у них – «пыжики» да «форды».

Порой в Москве с неукоренившимися питерцами – с Витей Набутовым, например – мы болтаем, что, вот, вернемся в Петербург из Москвы, то есть в нашу Основную из московского Филиала, если предложат хороший контракт. Обманываем: не предложат. Но когда деньги для нас перестанут быть главным мерилом – тогда вернемся непременно.

Вот только прикопим на еще одну питерскую квартиру, на отель или на лесопилку.

«Деловой Петербург», 2007

Дама, у которой я снимаю в Москве жилье, пытает меня с пристрастием:

– Димочка, сколько процентов в нашей стране бизнесменов?

– Около десяти, – вяло отмахиваюсь я, кликая мышкой в интернете.

– Почему тогда за «Яблоко» проголосовал только один процент? Почему один процент за СПС? Нашим бизнесменам, что, нравится нынешняя власть?

– Не нравится, но они за стабильность, – мямлю я не вполне уверенно: сайт Regnum.ru открывается с заголовка: «Большинство опрошенных бизнесменов согласны на частичный пересмотр итогов приватизации».

– Они – дебилы?! – вскрикивает дама, непримиримая демократка.

Как ей объяснить? Еще в 1980-х Борис Грушин, патриарх российской социологии, читал лекции о психологии масс. В массах, говорил Грушин, уживаются, как в Библии, взаимоисключающие утверждения: на каждый призыв к миру – требование меча, и на каждую мечту о прянике – вера в полезность кнута. Что, кстати, используются пастырями стад для манипуляций над стадом. И поведение российского бизнеса, знающего цену своему государству, но голосующего за «Единую Россию», но соглашающегося на отъем собственности, но утверждающего, что его удушают, – в рамках социальной психологии вполне объяснимо.

Неясно другое: почему бизнесмены ведут себя не как социальный класс (внутри класса противоречий не бывает), а именно как стадо? Грушин, увы, умер – но мое личное объяснение таково. Наши бизнесмены, вообще, не бизнесмены в европейском смысле: то есть собственники, извлекающие из собственности доход и стремящиеся к ее экспансии. Бизнесмены у нас ощущают себя слугами государевыми, которым государь даровал, на известных ему одному условиях, собственность и которым он дозволил с этой собственности кормиться. То есть, если проще, наши бизнесмены – это наемные работники при государстве. Наемный работник нередко работодателя недолюбливает (вот они государство и поругивают), но в правильности системы не сомневается (вот они за едроссов и голосуют). Российские бизнесмены даже тратят в стиле наемных работников: исключительно на личное потребление. Отсюда и их дикие хоромы, и их дикие нравы. Чистота Балтийского моря или красота Карельского перешейка – это уже не их забота, а доброго государя и его злодеев-министров, которые волю государеву, конечно, испортят. Но не упразднять же двор?

Главный итог такого положения дел – это общее ощущение (цитирую Немцова), что «жить стало лучше, но противнее». Один мой знакомый бизнесмен обрисовал ситуацию так: – Мы все, Дим, как брокеры на бирже: понимаем, что однажды все рухнет, но тренд прет вверх, и все надеются закрыть позиции перед крахом.

Вот ведь глупый какой человек! Ничего в России не рухнет. Просто овец будут стричь. Ну, и накануне пикника – резать.

«Деловой Петербург», 2007

Многие разумные, образованные люди, стоит заговорить о бюрократии – а наши чиновники растут количественно и, в смысле доходов, качественно, – вдруг превращаются в карасей-идеалистов.

Они полагают, что можно создать такую систему оценки чиновников (например, по скорости обслуживания посетителей) или провести такую реформу (например, разделив министерства на ведомство-заказчик и комитет-исполнитель), что чиновные дядечки и тетечки, умеющие лишь жаловаться на низкий доход и губить любую идею под грудой согласований, превратятся в цыпочек и лялечек, друзей человека. Мухтар, ко мне!

И чем ближе разумный и образованный человек к власти, тем больше он в такой технократический подход верит.

Большинство подобных людей – от Дмитрия Козака до Михаила Дмитриева – воспитывалось в советское время, однако так и не стало ни достаточно советским, чтобы перенести на бюрократию теорию о классовом обществе, – ни антисоветским, чтобы прочесть в самиздате «Новый класс» Милована Джиласа. Югославский коммунист еще в 1957-м написал (за что и получил семь лет тюрьмы) книгу, в которой определил и место бюрократии в обществе (она живет за счет не производства, а перераспределения), и ее внутреннюю структуру (номенклатура есть способ кадрового обновления).