Михаил Задорнов - Поцелуй ведьмы. Часть 1

Да, ему приходилось зверей убивать. В том числе медведей. Одному медведю, который шёл прямо на него, раскинув лапы, Сысоев выстрелил в сердце. С пробитым сердцем медведь может пробежать ещё метров пятьдесят и успеть задрать стрелявшего. Шатун сделал несколько прыжков в сторону охотника, но силы его кончились примерно в двух метрах. С тех пор Сысоев перестал охотиться на медведей. Он всегда помнил, какими глазами смотрел на него мишка вблизи: за что ты меня? Ведь у меня, как и у Серого, семья есть!

Через много лет Сысоев признается мне, что, молясь Богу, каждый раз просит простить его за убитых зверей.

Его хорошо знали представители власти как местной, так и столичной. Когда приезжал какой-нибудь арабский король, шейх, шахиншах, далай-лама или очередной президент заглядывал в Хабаровский край, а то и член Политбюро, Сысоева просили сопроводить высочайших гостей в тайгу, показать, похвастать нашими северными «джунглями». К нему приезжали и Солженицын, и Шолохов…

Всеволода староверы уважали, потому что по духу и отношению к природе он был для них истинным православным. Славил правду!

Сысоев очень сердился, когда слышал хвастливые речи советских учёных о том, как они, доблестно постигая науки, побеждают природу. Особое негодование вызывало в нём желание вождей при помощи таких «учёных» повернуть сибирские реки в обратную сторону: «Как они не понимают, что человек — это часть природы! Как же часть может победить целое? Только если эта часть — раковая опухоль!»

Стоя по другую сторону от калитки, Куприян Кондратьевич довольно долго и внимательно читал письмо. Я смотрел на него. Ему было лет от семидесяти до ста пятидесяти.

Дочитав письмо, старикан посмотрел мне в глаза, будто пытался своим взглядом, как рентгеном, просветить меня насквозь — что там затаилось в извилинах столичного мозга? Что есть силы я старался не отвести глаза от этого бородатого «детектора лжи».

— Журналист, говоришь, так?

— Так.

— И в какие ж ты пишешь журналы?

— В разные.

— В какой теперь хочешь написать?

— В «Юность».

— Не знаю. Не слыхал. А ещё где-то печатался?

— Иногда. Но вообще-то… я не совсем журналист.

— А кто?

— Скорее юморист.

Эта честная, как мне тогда думалось, фраза оказалась явно лишней. Куприян Кондратьевич нахмурился:

— Это ещё что такое — юморист?

— Тот, кто сочиняет юмор.

Более нелепого разговора у меня в жизни раньше не было.

— Сочиняет? — переспросил он с прокурорским недоверием. — Чего его сочинять? Вон сколько твоего юмора в округе… Бери — не хочу! На БАМ сходи — малёхо не покажется — дармоедов развелось.

— Я бывал на БАМе семь раз! — похвастался я и хотел добавить: со студенческим театром, которым руковожу, но вовремя сдержался, понял, что у старосты старообрядческой деревни может произойти перегрузка его природной матрицы.

Поэтому лишь промямлил: — Я даже очерк написал о мостостроителях.

— А каких мостостроителях?

— О тех, что строили мост через Амур в Комсомольске.

— И напечатали?

— Да… но сильно сократили.

Мой очерк о мостостроителях, которые строили самый большой в Советском Союзе мост через реку Амур, действительно напечатали в журнале «Дальний Восток», а отрывки из него в «Юности» и… в «Крокодиле»! Как юморист я не мог не вставить в очерк какие-то весьма забавные «наблюдашки». Редакторам «Крокодила» это показалось свежаком. Юмор с комсомольских ударных строек никто раньше не предлагал. Некоторые из моих записей даже взяли в «Литературную газету». Однако хвастать «Литературкой» или премией «Золотого телёнка», которую я как раз к тому времени впервые получил, перед Куприяном Кондратьичем было бесперспективно. Словосочетание «золотой телёнок» могло его сильно напрячь — от него явно попахивало «золотым тельцом». А он всё-таки был человеком истинно православным. Журнал «Дальний Восток» читали мало, «Юность» Куприян Кондратьевич не знал, поэтому единственное, что мне осталось ему ответить: