«…Поезд останавливался на несколько минут. За этот промежуток люди должны были справить нужду и вынести помои. Соблюдая чеченский этикет, люди стеснялись делать это на открытой местности и отходили подальше, за что конвоиры расстреливали их на месте. В вагоне каждый день умирали по нескольку человек, особенно старики и дети. Хоронить их не разрешали. Но мы старались присыпать их землей, а то и снегом. Иногда конвоиры просто вышвыривали трупы на обочину.
Дорога от Грозного до Казахстана устлана костями чеченцев и ингушей. Мы тоже многих не довезли. И они лежат, не преданные земле…»
Всем трудно вспоминать эти годы депортации. Это самая черная страница нашей истории. Гибли лучшие, уступавшие близким пищу и постель, из последних сил копавшие могилы в мерзлой казахстанской земле, не щадя сил работавшие на самой грязной работе, чтобы прокормить детей. Здесь, на чужбине, чеченцы и ингуши были лишены всего: Родины, чести, воли. Они были спецпереселенцами.
«Вначале к нам даже боялись подходить местные люди, — вспоминал мой дед Шадид. — Позднее они рассказывали, что до того, как нас привезли, им сообщили, что в товарных вагонах везут людоедов, поэтому они так были насторожены. Поселили нас в холодных бараках неподалеку от станции Кушмурун Семиозерного района Северо-Казахстанской области. Регулярно ходили отмечаться к коменданту, без ведома которого не могли выйти за пределы села.
Однажды мой двоюродный брат Мухадин ушел в соседнее село подзаработать. В течение дня закончить работу он не успел. За свое опоздание он дорого поплатился и был присужден к каторжным работам на много лет, и дальнейшая его судьба нам неизвестна».
Те, кому посчастливилось пережить первую зиму депортации, запомнили ее навсегда. Она осталась в их памяти грудами трупов, сложенных штабелями, так как некому было хоронить умерших. Она оставила след на каждом из них не только преждевременной сединой, но и хроническими болезнями. Она кровоточит в их сердцах болью за преждевременно ушедших из жизни, не обретших даже могилы на родной земле.
Освоившись на новом месте, чеченцы работали, дети учились. Жизнь постепенно налаживалась. Мой дед Шадид построил дом, женился. Подружился с соседями. Только ностальгия по родной земле не давала жить спокойно. Когда в 1957 году вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о реабилитации жертв политических репрессий [43] Указ 1957 года восстанавливал Чечено-Ингушскую АССР. Закон о реабилитации жертв политических репрессий был издан значительно позднее, в 1991 году.
, дедушка Шадид был счастлив, как никогда.
Только тринадцать из шестидесяти пяти вернулись на Родину. Из огромных земельных участков, принадлежавших в Катыр-Юрте Ирбагиевым, на пять возвратившихся домой семей теперь досталось только восемь наделов. Было тесно. И молодежь потянулась в город. Прожив несколько лет на станции, они получили железнодорожные специальности, поэтому в городе им сразу нашлась работа. Дальше — больше. Днем — работа, вечером- учеба, в выходные дни — строительство жилья для своих семей. Среди нас много железнодорожников, есть врачи, инженеры, юристы, экономисты, предприниматели. Они живут в разных концах нашей страны. Их было бы больше, если бы не новая беда. Самая невосполнимая утрата — наши близкие, которых унесла война, начавшаяся в 1994 году.
Все Ирбагиевы — патриоты. Никто не хотел уезжать из республики. Но и никто не хотел идти с оружием проливать кровь невинных. Слишком многое связывало наших близких с Россией: учеба, армия, работа, родственные и дружеские узы. Каждый прошел через армию, поэтому знали, что солдат — человек подневольный, он выполняет приказ. По примеру своих знакомых десятки молодых людей из наших семей могли взяться за оружие, но старейшины на семейном совете решили: каждый, кто возьмет в руки оружие, будет изгнан из семьи. Молодые подчинились. Возможно, это решение спасло жизни многим русским солдатам, но не спасло наших близких. Как говорится, пуля не выбирает. Некоторые мои родственники погибли во время артиллерийских обстрелов и бомбовых ударов, других настигли случайные пули. Самая страшная участь настигла четверых моих родственников.
Это было в конце ноября 1999 года. Дядя Хас-Магомед вез с родственниками труп убитого племянника Аслана для захоронения в родном селе. Не доезжая Катыр-Юрта, на повороте Янди, их обстрелял танк. Выскочив из машины с белым платком, дядя с поднятыми руками направился к военным, выкрикивая: «Не стреляйте! Здесь женщины и дети!» До последнего часа мой дядя оставался законопослушным человеком и верил наивно, что невинную голову меч не сечет.
Читать дальше