Григорий Ландау - Сумерки Европы

Разумѣется, это только весьма частный, приблизительный и односторонній чертежъ; на самомъ дѣлѣ разнообразится, иногда едва ли не переходя въ противоположное, всякая коллективная психика, проявляя въ различныхъ своихъ разновидностяхъ точки соприкосновенія между собой (напр., при ослабленіи волевого начала сближается еврейская душа съ югоро-манскимъ скептическимъ раціонализмомъ). Я хочу только отмѣтить, что въ чрезвычайно многомъ расходятся до глубокихъ отличій душа еврейская и сѣверо-европейская — и все же въ одномъ существенномъ, особенно существенномъ именно въ данную эпоху, онѣ соприкасаются и потому съ такой яркостью обнаружилось ихъ соучастіе въ дѣлѣ созиданія ново-европейской культуры. Ясно въ какой мѣрѣ подобная духовность раститъ сверхнапряженность всѣхъ общественныхъ и духовныхъ функцій; ясно съ какой остротой должны были въ перекрещивающихся столкновеніяхъ вырастать противорѣчія. Ростъ централизующихъ функцій могъ сдерживать эти накоплявшіяся противорѣчія. Но самая безудержная напряженность, жизненная мощь эпохи этимъ не подрывалась, а лишь возводилась въ высшую степень наибольшихъ усложненій и насыщенности.

И все-же не одной психической подпочвой субъектовъ культурнаго дѣланія ново-европейской эпохи опредѣляется его темпъ, его разрастаніе — ибо вѣдь этотъ субъектъ былъ и — раньше, свойства его — и въ частности эти самыя его свойства — отражались и на его предшествовавшемъ культурномъ дѣланіи, и однако только въ послѣднюю краткую эпоху проявилось то пышное разрастаніе, о которомъ идетъ здѣсь рѣчь.

Слѣдуетъ отмѣтить, что къ этой эпохѣ оказались уже накопленными неизмѣримыя богатства — въ какомъ бы смыслѣ это слово ни понимать: богатство предметовъ и знаній, досуга и орудій производства, мыслей и приборовъ, техническихъ приспособленій и накопленій исторической памяти. Выше было указано, что разряду сверхфункціональнаго напряженія способствуетъ ослабленіе препятствій и затратъ, требуемыхъ его нормальнымъ функціонированіемъ. Чистое напряженіе функцій возрастаетъ, когда исчезаетъ жизненная въ нихъ настоятельность — таково пародоксальное соотношеніе: трагизмъ органической противорѣчивости напрягается, когда становится легче жить. Въ противоположность примитивно-оптимистическому пониманію, согласно которому (какъ въ плоскости жизни личной, такъ и коллективно-культурной) удовлетвореніе наиболѣе настоятельныхъ запросовъ устраняетъ основную жизненную трагедію, открывая возможность неопредѣленнаго развертыванія свободной и все болѣе счастливой хорошей жизни, — надо сказать, что именно устраненіе настоятельнѣйшихъ трудностей и бѣдствій впервые развертываетъ глубинныя противорѣчія, столкновенія и трагизмы, а отчасти — впервые ихъ создаетъ. Трагизмъ подавляется, не получаетъ развитія, сдавливаемый взаимными стѣсненіями, лишеніями и отказами органической жизни. Только за ея предѣлами, освободившись отъ ея давленій, онъ, какъ пружина, выпрямляется и даетъ свою неустранимую игру.

Къ эпохѣ ново — европейской культуры вѣками оказались подготовленными неисчислимыя и еще небывалыя скопленія духовныхъ и матеріальныхъ богатствъ, широкой досужести и свободы; это и открыло душѣ главнаго субъекта современной культуры возможность того разбѣга сверхфункціональнаго напряженія, который привелъ какъ къ богатѣйшему убыстренному творчеству, такъ и къ нарастанію неразрѣшимыхъ столкновеній.

И однако еще и не этимъ однимъ обусловливается характеръ ново-европейской культуры.

Бурному строительству ново европейской эпохи способствовала не только волевая напряженность его субъекта, но и еще ея духовный строй. Въ другой работѣ (выше уже упоминавшейся [17] «Объектные мотивы философскихъ построеній». Логосъ, 1913 г ) мнѣ приходилось намѣчать, какъ въ основу разныхъ міросозерцаній ложатся и разные философскіе мотивы, опредѣляющіе каждый цѣлую совокупность производныхъ отъ него понятій, идей, созерцаній не одного только чисто философскаго значенія, но и характера научнаго и техническаго, религіознаго и художественнаго. Я пытался тамъ намѣтить, что система міросозерцанія (ближайшимъ образомъ философіи, но и шире говоря — науки, религіи, техники и даже общественности) не является произвольнымъ сочетаніемъ или хотя бы и неизбѣжнымъ, но неизбѣжнымъ лишь по связи содержаній, — а является каждое развертываніемъ опредѣленнаго единаго философскаго мотива, дающаго свои неотъемлемые отпрыски и послѣдствія по всѣмъ направленіямъ духовной жизни. Нѣкоторое числю основныхъ (апріори выводимыхъ и исчерпываемыхъ) мотивовъ чистаго мышленія подлежатъ развертыванію въ цѣльныя системы и послѣдовательности духовныхъ содержаній. Развертываются ли они фактически до своего конца (каковымъ является ихъ внутреннее саморазрушеніе) или прерываются, внѣшне случайно связываясь съ инородными мотивами, давая промежуточныя и неустойчивыя образованія, — это уже не вопросъ ихъ внутренняго существа и динамики; это вопросъ внѣшнихъ, психическихъ, культурныхъ, этническихъ — условій и вліяній. Только при опредѣленныхъ условіяхъ — конгеніальности мотива въ его внутреннемъ смыслѣ съ реальными особенностями народной психики, являющейся ихъ носительницей, мотивъ дѣйствительно получаетъ возможность исчерпывающаго развертыванія, и въ этихъ случаяхъ основанная на немъ культура получаетъ особенную внутреннюю цѣльность и полноту, органическую законченность (приводящую къ неизбѣжному самоотрицанію сообразно трагическому характеру всякой органичности и всякаго самодовлѣющаго функціонированія средственной функціи). Такія цѣльныя внутренне-связанныя единствомъ основополагающаго мотива культуры являютъ собой наиболѣе богатыя значительныя эпохи человѣческой исторіи.