Николай Векшин - Миллениум-мифы (сборник)

Легко и бережно, на выдохе сознанья,
Лелея мысль, пульсируя слегка,
Я погружаюсь в бездны мирозданья
И проплываю страны и века.

Мне ни к чему сизифовы усилья.
В пересечении пустынь, морей и рек
Я словно птица простираю крылья.
Но выгляжу совсем как человек.

В просторах поднебесных я летаю
Лишь по ночам, когда все люди спят.
О встречах никаких я не мечтаю,
Где небоскрёбы гордые стоят.

Я рассекаю телом воздух свежий.
Мне одиночество не в тягость ни на миг.
Я здесь чужой. Средь ангелов я – Демон.
И к осуждению пожизненно привык.

Мне нынче Смерть приснилась почему-то.
Она сказала: «Сам ко мне пришёл!»
Смотреть на Смерть мне было малость жутко,
Но глаз своих я всё же не отвёл.

Пишу «Она», хотя она беспола,
Одета в саван, без волос, страшна…
Я не ответил ей сперва ни слова.
Она молчала тоже. И ждала…

И я не выдержал, спросил: «Нельзя попозже?
Я многих своих дел не завершил…»
Она оскалилась: «И ты, мой милый, трусишь тоже!?
Ну, хоть один среди людей бы смелый был!»

– «Послушай. Да, мне боязно, признаюсь.
Но ты, пожалуйста, не слишком-то глумись.
Я песни не допел. В науке продвигаюсь.
Вот почему пока держусь за жизнь».

Она хихикнула: «Вот веские причины!
Ты про любовь, мой друг, обмолвиться забыл.
Перевелись, видать, совсем мужчины.
И ты – существовал, но не любил».

Воскликнул я: «Неправда! Я старался.
Но не везло. Тут нет ничьей вины!»
Смерть обняла меня: «Ну, братец, ты попался!»
Я дернулся туда-сюда… Увы!

Она меня, смеясь, поцеловала.
Я вырваться хотел, но – нету сил!
Она меня сжимала и сжимала…
И я её нахально укусил!

Она отпрянула, сверкнув колючим взглядом.
И я проснулся. Что за странный сон!
Видать, что Смерть поблизости тут, рядом…
Но я пока не рвусь к ней на поклон.

В Стихи. ру родятся звуки,
Звенящие над планетой.
Тоскуют от скуки мухи.
Рожают стихи поэты.

Уже декабрь в окно стучится.
Снежинки кружатся в стихах.
Запишем всё! И свои вирши
Прольём зимою с «ох!» и «ах!»

Ты целуешь мне сердце стихами.
А поёшь – окрыляется грех.
Ты ласкаешь мне губы мечтами.
Положительный ты человек!

Хвостом усиленно виляя,
Питаясь сучьим молоком,
Собачка выросла большая.
И съела хрящик со стихом.

Залез я когда-то мальчишкой
За дыней в чужой огород.
Пчелой был укушен парнишка.
От этого стал стихоплёт.

Вот кукушка кукукнула, как соловьиха:
О весне, о губах, о бедре…
И, от страсти немея с восторгом и тихо,
Заалела заря на спине.

Если в щеку нежно снег целует,
Если обнимает и молчит,
Значит, не метель лохмато дует,
Значит, ночь по носику стучит.

Устаканились чувства на дне.
Баламутить их злостью не стану.
Но на глади своей, в глубине,
Я любого любовью достану.

Ох, чудна природа-мать!
Что еще б еще понаписать?

Зимняя сказка в реале.
Где-то поёт соловей.
Он с соловьихой в финале
Сделает много детей.

Арлекин любил Мальвину.
И Пьеро по ней страдал.
А весёлый Буратино
Не ревнив был, хохотал.

Коль взгляд печалью запорошен,
Знать, в чувстве юмора стреножен.
Чтоб хорошо его утешить —
Прижать к себе и нежить, нежить…

Голова – чтоб мыслям тесно.
Но бывает иногда,
Что придурком быть полезней.
Заумь функций – вот беда!

Улетают птички из гнезда.
Где-то громыхают поезда.
Птенчики, не рано ли лететь?
Телефон зачем тут? Офигеть.

Залезь в бутон! Там нету дряни.
В мозгу царит аэродром.
И магистраль в душе буянит.
И ревность рушит храм и дом.