Дмитрий Быков - Булгаков. Воланд вчера, сегодня, завтра

– В сравнении с советским периодом сейчас читают больше или меньше?

– Больше, но всякой ерунды. Больше читают Твиттер, которого не было в советское время. Значит, нам осталось писать так же кратко и емко, как Твиттер.

– Считаете ли вы все-таки Булгакова великим писателем?

– Считаю, конечно. Невеликий писатель не написал бы книги, которые оказали такое влияние на язык, на стиль, на речь. И у него масса гениальных текстов. И человек он был прекрасный. Я совершенно не хочу его принизить этой лекцией. Я просто хочу сказать, что роман, написанный для Сталина, не может быть хорошим романом. Вот и все.

– Существуют три редакции романа: Елены Сергеевны, Саакян, Яновской. Какая редакция вам ближе?

– Мне ближе та редакция, которая начинается словами: "Однажды весною в час небывало жаркого заката…" Вот здесь у меня другая. Не знаю какая, но она хуже. Мне нравится та редакция, которая была в однотомнике 73-го года. Чья она, я точно не скажу.

– В процессе написания диссертации насчитала 15 версий того, кого считать главными героями книги, и все – серьезных ученых. А сколько дискуссий вокруг жанра… Многозначность – достоинство и отличительная черта хорошей книги. Только обязательная ли?

– Я говорил в лекции о "Войне и мире", что плохая книга развивается в одном плане, хорошая – в двух, замечательная – в трех, а гениальная – в четырех. Как "Война и мир", где есть план политический, личный, народный и метафизический. Вот в "Мастере" есть три таких плана: мистический, религиозный, не имеющий отношения к мистическому (история о Иешуа Га-Ноцри) и бытовой, сатирический. И у всех свои аналогии, во всех трех планах. Бездомный равен Левию Матвею, Мастер – Иешуа, Воланд – Пилат. Все это сопряжено и все это есть.

Но вот действительно важная проблема: многозначность романа не означает ли его эклектичности? Означает. В нем много лишнего. Это недоработанная книга. Вот Поплавский, например: непонятно совсем, зачем он нужен. Зачем было посылать ему телеграмму в Киев, чтобы тут же его прогнать? Некоторая избыточность ощущается даже в лучших сценах, таких, как, например, распознавание Варенухи Римским. Это гениально написано, но это из какого-то совсем другого жанра прилетело.

В общем, как правильно совершенно замечает Мирер, – я часто на него ссылаюсь, потому что его книга, наверное, лучшее, что о романе написано, – это эклектичное лоскутное одеяло, сшитое суровыми, железными, очень крепкими нитками. Оно действительно очень крепко сшито, но оно не перестает быть от этого менее эклектичным. У этого романа много выдающихся достоинств, но говорить о хорошем вкусе совершенно невозможно. Роман написан очень неровно.

– Из всех последних изданий изъята сцена знакомства Мастера и Маргариты с Алоизием Могарычем. Причем мне она кажется принципиально важной.

– Значит, Булгаков ее вычеркнул. Просто. В 40-м году. Поэтому она изъята. Но это глупость, конечно, потому что Алоизий Могарыч нужен, он является такой тенью Иуды в наших временах и дополняет сходство. Изъята она еще по одному соображению. Некоторое время Булгаков и Елена Сергеевна обвиняли Сергея Ермолинского в том, что он выведывал что-то у Булгакова, доносил на него, возможно, какие-то разговоры передавал. Когда в 1940 году, после смерти Булгакова, взяли Ермолинского, оказалось, что он абсолютно чист. По всем протоколам ясно, что он никогда не имел отношения к конторе и вообще был очень порядочным и, по-моему, высоконравственным человеком. Я очень его, честно говоря, чисто по-человечески люблю.

Довольно глупо было бы думать, что Алоизий Могарыч заслужил вот такое отношение. Но с другой стороны, согласитесь, без своего Иуды Мастер как-то неполноценен. Конечно, изымать эту сцену нельзя. Но наш долг помнить, что Ермолинский ни в чем не виноват.

– У вас есть теория, в соответствии с которой талантливые люди бывают разносторонне одаренными, гении же по сути своей однобоки. Вопрос: как быть с Гете, Маяковским, Лермонтовым, Волошиным? Или они все не гении?

– Ну, Волошин, Маяковский и Лермонтов были замечательными художниками, это верно. Маяковский даже, я думаю, художником по преимуществу. Я просто имею в виду то, что гений хорошо умеет делать то, что он один придумал, то, что он один изобрел. В остальных жанрах литературы он беспомощен как ребенок. Достаточно почитать сегодня теоретические трактаты Гете или даже "Вильгельма Мейстера", или "Вертера" даже перечитать, чтобы увидеть, насколько он велик в лирической поэзии и как все-таки слаб и привязан к эпохе в нравоучительной прозе. Насколько он велик в "Фаусте" и насколько он слаб в теоретических трактатах и иных воззрениях. Правда, ну невозможно читать "Вертера" и "Фауста" и поверить, что это написала одна рука. Хотя "Вертер" – по-своему замечательный роман.