Дмитрий Азов - В строю — сыновья

— Вот, смотрите, какой путь проделали мы с отцом, — и он указал на красные стрелы, которые убегали на запад, стремительно огибали опорные пункты врага.

Гвардии старшина сверхсрочной службы Иван Андреевич Гаврилов беседует с воинами о боевом пути части. Крайний справа Виктор Гребенюк.

— Хлюпикам не пройти бы…

— Так то война была, товарищ старшина.

— А сейчас мы к теще на блины готовимся? Так по-вашему?

— Может, и не так, да уж больно все обычно. В подвиге боевом — настоящая поэзия, а тут — проза.

— Вон как! — старшина улыбнулся. — Вы, оказывается, парень с претензиями. А помните, у поэта сказано:

Бурлетов так и застыл с кисточкой в руке, боясь пошевелиться. Солдаты, оставив свои дела, тоже подходили к стенду. Гаврилов будто не замечал их. Он по-прежнему обращался к одному Виктору. Да, когда-то и он, старшина, тогда еще молодой воин, считал солдатские будни прозой, но потом на фронте убедился, что это не так. Мы все мечтаем о чем-то необычном, значительном, о подвиге с большой буквы. Но как совершить его, если ты выполняешь самые обыкновенные дела. Идешь в караул, а на пост никто не нападает, отправляешься за «языком» в разведку, а «язык» — свой парень, из соседней роты. Но именно в этой обычной обстановке и рождается настоящий солдат. Неважно, где и кем служишь. Главное — с огоньком служить, от чистого сердца, на совесть, так, чтобы в трудный для Родины час мог смело сказать: «Да, я готов!» На любые испытания, подобно отцу своему и миллионам старших однополчан, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, а замена должна быть надежная.

Старшина еще что-то хотел сказать, но в это время раздался голос дежурного:

— Рота, выходи строиться на ужин!

Сколько в роте людей — столько и характеров. Каждый требует к себе особого подхода. Иногда попадаются и «трудные» солдаты. Таким оказался для сержанта Семена Василенко Виктор Гребенюк.

Как-то в субботу сержант приказал Гребенюку мыть пол. Солдат взялся за это с явной неохотой. Командир отделения слышал, как он недовольно ворчал в коридоре:

— Кругом только меня и суют: то пол мыть, то наряд на воскресенье.

Сержант подозвал его и спросил:

— Вы чем-то недовольны, рядовой Гребенюк?

Солдат молчал.

— Говорите. Чего же вы?

— Небось ефрейтор Жучков давно полы не мыл.

— На товарища нехорошо кивать. Допустим, вас в бой пошлют. Вы тоже тогда скажете: пускай Жучков за меня идет, а я отсижусь. Так?

Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови, похожие на крылышки стрижа, дрогнули. Карие глаза, спрятанные в глубине припухлых век, еще более сузились:

— Сравнили… В бою я грудью пойду на врага.

Командир отделения легко похлопал солдата по груди и многозначительно заметил:

— Слабовата еще она у вас.

Не успел Виктор приступить к работе, как к нему подошел ефрейтор Жучков. Он проходил мимо и слышал разговор с сержантом.

— Давай я буду пол мыть, а то ручки белы замараешь.

— Вот еще… И сам справлюсь.

— Ершистый парень! Только ершиться надо на себя. Так лучше будет.

Гребенюк с обидой посмотрел на Жучкова, отвернулся и подчеркнуто старательно провел шваброй по полу. Подумаешь, птица какая важная, начальника из себя строит. Ну ничего. Другие поймут.

Но и другие «не поняли». Солдат ловил на себе осуждающие взгляды. А ефрейтор Байков даже предупредил, что будет о нем на комсомольском собрании говорить.

Виктор почувствовал неладное и дней пять сдерживался. Мысленно себе слово дал, что будет самым дисциплинированным. Но проходило время, и он снова вспыхивал, как спичка. На вопрос сержанта, почему он так ведет себя, отвечал:

— Характер такой. Что я с ним поделаю? Для моего характера нужны дела серьезные. А тут — полы подметай.

— Характер обуздать надо. Подчиняться воле командира — это ведь тоже мужество.

— Я понимаю. Вот на учениях покажу себя.

— Посмотрим, — ответил Василенко.

…На тактических занятиях при наведении линии связи сержант приказал рядовому Гребенюку нести пару катушек кабеля. Передвигаясь с полной боевой выкладкой напрямки, по сугробам и оставляя за собой глубокие, по колено, темные провалы следов, солдат шел, низко нагнувшись, словно упирался в невидимую стену. Упругий ветер бросал в лицо мокрые хлопья снега. Остановился на секунду, покачиваясь, протер глаза: