Дмитрий Азов - В строю — сыновья

Но обсуждать не пришлось. Рота выехала на тактические учения. Вместе с нею и рядовой Гребенюк. Всю ночь, не смыкая глаз, подогревал он воду для машины, чтобы завтра быстрее завести мотор и начать наступление. Весело потрескивали дрова. Набегавший ветер поднимал снежные вихри, и тогда угли вспыхивали ярко-ярко. Виктор задумчиво смотрел на них: «Странно получается: нет ветра — уголечки еле тлеют, а подует — разгораются. Наверное, и человеку требуется такое, чтобы со всех сторон его обдувало».

Впервые за последнее время он подумал о том, что, может быть, напрасно ищет он чего-то особенного, героического. Вероятно, эти подъемы, отбои, «направо», «налево», эти походы и есть подготовка к тому большому, которое может наступить в любую минуту…

После учений Гребенюк серьезно заболел, и его отправили в госпиталь. В тот же день сержант обратился к командиру роты:

— Разрешите мне или Байкову навестить Гребенюка.

Командир дал согласие.

В ближайшее воскресенье в дежурной комнате госпиталя появился Байков.

— Понимаете, сестричка, мне на минутку, не больше, — уговаривал он. — Два слова скажу ему и уйду.

Девушка провела его в палату.

— Здравствуй, Витя! — тихо произнес Байков. — Как самочувствие? С койки еще не встаешь?

— Пока нет, но врач говорит, что скоро поправлюсь.

— А все из-за своего упрямства, — не удержался Байков. — Один воду грел всю ночь, никого разбудить не захотел…

— Да ладно уж, — Виктор слабо махнул рукой, давая понять, что дело прошлое и не стоит о нем вспоминать.

Байков вдруг засуетился:

— На-ка, держи, — Владимир протянул небольшой сверток. — Подарок от нас, от всего отделения. Сержант привет передает. И еще новость: командир обещал дать тебе «газик».

Виктор смутился и долго молчал, глядя в потолок. На лице его, бледном, осунувшемся, появился румянец. Когда сестра объявила, что пора заканчивать беседу, он взял Байкова за руку:

— Подожди. Скажи сержанту, всем скажи: виноват я перед вами. Передай, что никогда больше не услышат обо мне плохое. Веришь?

— Верим! Мы верим тебе, Виктор! — за всех ответил Байков и вдруг спохватился: — Извини, Витя, совсем забыл. Вот, читай-ка. Из дому. А я пошел.

— Спасибо, друг.

Когда Байков, приветливо махнув на прощание рукой, закрыл тихонько дверь за собой, Виктор достал из конверта письмо. Это был ответ Марии Андреевны на коллективное письмо воинов роты.

«Здравствуйте, дети мои, — писала она. — Сообщаю, что ваше письмо и портрет мужа я получила. Сердечно благодарю, родные. Спасибо и за то, что хорошо сына моего, Витю, учите…»

Дальше мать сообщала о колхозных делах, о старших сыновьях. В заключение тепло, по-матерински обращалась к воинам:

«Берегите Родину свою, дети, не жалейте сил для учебы, умножайте славу отцовскую. Жить мы стали хорошо. Да вот одно беспокоит. Не нравится врагам житье наше. Зубы свои поганые точат, на нас напасть хотят, войну зажечь помышляют. А я, дети мои, знаю, что такое война. В ней мужа потеряла, сынка похоронила. Много вдов на нашей земле она оставила. Об этом не забывайте. Вы счастье наше бережете. Берегите хорошенько».

— Сбережем, мама, — шепчет Виктор.

Наступило лето. Воины выехали в лагерь. Располагался он в лесу. Пышные деревья укрывали солдат от палящего солнца. Его лучи еле пробивались сквозь густую листву. Рядом поблескивала река. В плохую погоду ветер гонял по ней чубатые волны.

По вечерам, когда выдавалась свободная минута, к реке приходили солдаты. И текла беседа, как эта река, тихо, задумчиво. Солдаты рассказывали о своем родном крае, о колхозах, заводских цехах, целинных землях. Из разных мест прибыли они сюда, со всех уголков страны. Солдатская служба сроднила их, словно братьев кровных. И радости, и неудачи — все делят пополам.

Виктор Гребенюк смотрит на реку. Когда-то здесь шли бои. Проходил последний рубеж великой битвы. Отсюда начиналось наступление на врага.

— Ребята, — произносит он. — А ведь здесь война была. Фашисты гуляли по этому лесу.

— Не гуляли, — раздалось у него за спиной. Все повернулись и увидели старшину сверхсрочной службы Ивана Андреевича Гаврилова. А он повторил:

— Не гуляли, а кости свои здесь захоронили.

Старшина сел на траву, снял фуражку, провел широкой ладонью по черным волосам, спросил:

— Отдыхаем?

— Отдыхаем, товарищ старшина, — послышалось сразу несколько голосов.

Виктор Гребенюк подсел поближе к Гаврилову: