Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы

А еще через месяц он и Катя вместе уехали в Париж. И никаких «решений» для этого уже не требовалось».

Павел Петрович посмотрел в темное окно и пролистал еще несколько страниц. Подумал: «А ведь сколько надежд было!.. Федоров был прав… «Обнинское», наверно, проехали». Стал читать дальше.

«Прошел год после смерти Кати, а жизнь Сергея не налаживалась. И хоть смертная тоска улеглась, Сергей старался меньше бывать дома, засиживаясь в лаборатории до полуночи. Паша звонил каждый день по нескольку раз.

— Ну, что ты звонишь без толку? — спрашивал Сергей.

— Проверка, — коротко объяснял Паша. — Теперь в «Прагу» не пригласишь. Где бы встретиться? Может, ко мне приедешь?

— Приходи-ка лучше ко мне.

— Когда, ночью? Ты же ночами теперь работаешь.

— Ладно, приду сегодня рано. Давай к шести…

— Будем на кухне, по-простому, — сказал Сергей, отворив Паше дверь.

Он расстелил на кухонном столе «Московские новости» и выложил из холодильника на газету закуски, купленные в соседнем дорогом супермаркете «Джамбо». Вывалил икру из баночки на чайное блюдце. Нарезал на Катиной кузнецовской тарелке семгу и прямо на газете — толстыми ломтями, сервелат. Из морозильника вынул початую литровую бутылку «Абсолюта».

Паша внимательно следил за этими приготовлениями. Тихо спросил:

— Ты что же водочку один попиваешь?

— А с кем же прикажешь? Вот сейчас с тобой…

— А почему без скатерти? Лень?

Сергей долго молчал. Потом сказал:

— Скатерти в стенном шкафу в гостиной. Знаешь, я как-то порылся там, отыскивая джемпер и шарф. Наткнулся на Катину сумочку. Зачем-то полез в нее. Там было ее зеркальце, какие-то высохшие флаконы и календарик за тот самый… девяносто шестой год. Так и просидел, сам не знаю, сколько времени у шкафа с сумочкой в руках. Отключился. А джемпер и шарф нашлись в другом месте… Не лезу я туда с тех пор.

— И что же, постельное белье не меняешь?

— Нет, белье — в спальне. Отношу в прачечную.

Вернувшись домой на Берсеневскую, Паша обо всем рассказал Вере.

— Что с ним делать — прямо не знаю, — вздохнула Вера. — Жениться ему надо.

Паша промолчал. Молчал несколько дней и как-то утром сказал Вере:

— Есть у меня одна дама для него. Но не уверен, не уверен…

— Почему?

— То, что она моложе его лет на пятнадцать, — это хорошо. И внешность приятная. Но, понимаешь, не та среда… не из того теста. Я это хорошо чувствую. Знаю ее, хоть и не близко, но давно.

И Паша стал рассказывать.

— Зовут Алла Петровна. Жизнь у ней сложилась непросто. Отец занимал высокий пост в КГБ, и его расстреляли вскоре после смерти Сталина. Кажется, он вел дело врачей. Мать умерла еще раньше. Ее воспитала тетка. Она поздно вышла замуж за секретаря Союза писателей и родила сына. Мужу дали просторную квартиру на Новом Арбате и, казалось, для нее началась спокойная номенклатурная жизнь. Муж книг не писал, а время проводил на заседаниях и в поездках за границу. Иногда брал с собой Аллу Петровну. Они часто ездили с сыном на море в Болгарию в международный дом журналистов. Там, в Золотых Песках, муж неожиданно утонул у самого берега. Вскрытие показало инфаркт. И жизнь Аллы Петровны снова круто повернулась. Сын учился плохо, его перетягивали из класса в класс. Но тут случилась перестройка, потом пришел капитализм, и сын проявил недюжинные способности к бизнесу. Откуда у него завелись деньги, мать толком не знала. Сын приватизировал несколько клубов, стал хозяином банка и открыл офис у Красных Ворот. В деревне Подушкино под Одинцово построил дачу, двухэтажный дом с колоннами. Ездил в «мерседесе» с охранником. А потом опять случилось несчастье. Когда сын и охранник садились в машину, раздался взрыв. Это случилось у мраморных ступенек банка. Убийц не нашли. А Алла Петровна опять осталась одна, завела трех собак… Я знал ее мужа, был у них пару раз дома. О несчастье с сыном сказали знакомые. На днях она мне звонила, приглашала на встречу Нового года. Я уклонился, сказал, что мы за город уезжаем. А теперь вот думаю, может напрасно. Поедем с Сергеем, пусть познакомятся… Как ты думаешь?

Вера согласилась, и все трое поехали на Новый Арбат на встречу двухтысячного года.

Алле Петровне было лет пятьдесят. Но черное платье с бретельками и глубоким декольте молодило ее. На шее сидело ожерелье из дорогого японского жемчуга. В четырехкомнатной квартире с ней жили три собаки: доберман-пинчер, ирландский сеттер и спаниель. В тот вечер собралась компания новых русских. За столом Сергей сидел тихо, не принимая участия в общем разговоре. И только раз, когда сотрудник президентской администрации и хозяин какого-то банка заспорили, можно ли считать двухтысячный год началом нового века и тысячелетия, Сергей встрял в разговор и объяснил, почему новый век и тысячелетие наступят только год спустя…