Юрий Скуратов - Путин – исполнитель злой воли

– Давайте договоримся – в наступающем году работать дружно, работать вместе, душа в душу, не разлучаться, поддерживать друг друга, – предложил Ельцин, – не то, понимаете ли, надоела кадровая чехарда. Предлагаю за это выпить…

Выпили. Что произошло дальше – вы уже знаете.

По иронии судьбы, на том празднике я произнес тост за президентскую семью, за то, что она является надежным прикрытием человека номер один в нашей стране, в России, оберегает его, создает условия для работы… Словом, обычный доброжелательный тост. Не думал я тогда, что скоро милое, теплое, святое слово «семья» станет нарицательным и будет олицетворять уже совсем иную истину и рождать совсем иные чувства…

Уже предвыборная кампания 1996 года досталась Ельцину очень тяжело. Он, хворый, с надсеченным сердцем, с больным дыханием, вынужден был ездить по городам и весям и веселить разных тинэйджеров, отплясывая перед ними что-то неуклюжее, медвежье. Из последней своей поездки он вернулся, едва дыша; сполз с самолетного трапа на землю и объявил членам выборного штаба, встречавшим его:

– Я сделал все, что мог, теперь дело за вами.

Губила президента и тяга к спиртному. Для России выпивать стопку-другую перед ужином – вещь нормальная, но когда стопку-другую, и не больше. А эта норма не устраивала президента. Мне доводилось быть свидетелем того, когда Коржаков запрещал наливать ему спиртное – вообще ни грамма, ни капли, – и официанты не наливали. Однажды Борис Николаевич очень зло выговорил официанту:

– Ты чего мне не наливаешь? Не уважаешь всенародно избранного президента?

Иногда требовал спиртного в еще более грубой форме.

По характеру Ельцин – лидер. И безусловно, очень интересный человек. Душа любого застолья. Может быть очень обаятельным, способен понравиться кому угодно, даже капризной заморской королеве.

И, конечно же, если бы его не подвело здоровье, он никогда бы не допустил семью к рулю, в рубку управления государством. Я знаю, что в Свердловске он никогда никого из своих родственников не подпускал к служебному столу, все вопросы решал только сам – домашние всегда старались держаться от него на расстоянии, вернее, он держал их на расстоянии. Но здесь произошло то, что не должно было произойти, – вначале запустили Татьяну Дьяченко в выборный штаб, а потом она просто-напросто окончательно обосновалась в Кремле.

Иногда мне удавалось выкроить минуту-другую в очень плотном рабочем графике и сделать небольшие записи в дневнике, сейчас они помогают мне в работе над этой книгой.

Ну вот, например, запись, сделанная 5 августа 1996 года, уже после выборов, после победы Ельцина в тяжелой выборной борьбе.

«Первоначально наша встреча должна была состояться в 12.00 в Кремле. Однако утром мне позвонили из секретариата Ельцина и сказали, что встреча переносится в Барвиху. Час встречи – тот же самый, 12.00».

В Барвиху я приехал минут за пятнадцать до аудиенции, рассчитывал собраться с мыслями, отряхнуться, но, к моему удивлению, меня сразу же повели к Борису Николаевичу. У дверей я увидел Татьяну и Наину Иосифовну. Лица – встревоженные.

– Борис Николаевич чувствует себя не самым лучшим образом, – сказала Наина Иосифовна. – Он сегодня очень плохо спал. Постарайтесь его не перегружать. Ладно?

Через несколько дней должна была состояться инаугурация, и я понимал, в каком состоянии сейчас находится президент.

Я постарался успокоить супругу президента.

– Не тревожьтесь, Наина Иосифовна, упадок сил после такой гонки бывает у всякого бегуна, некоторые после финиша даже двигаться не могут.

– Эльдар Рязанов тоже рассказывал, что после съемок всякого фильма он делается похожим на выжатый лимон, совершенно без сил. Так, наверное, и здесь, – сказала Наина Иосифовна.

– Да, Юрий Ильич… Закройте же наконец вопрос о коробке из-под ксерокса, – тем временем попросила Татьяна Борисовна, – и… насчет Чубайса. Это очень здорово беспокоит и меня, и…

Она хотела сказать «и – папу», но смолчала, и я прошел к президенту.

Ельцин стоял у стола. Медленно, как-то старчески, боком, развернулся, подал мне руку.

– Поздравляю вас, Борис Николаевич, с победой на выборах, – сказал я.

Он улыбнулся, медленным, заторможенным, будто бы чужим движением показал мне на стул.

Я стал произносить какие-то совершенно необязательные слова, потом добавил, что постараюсь не загружать его делами… В ответ Ельцин посмотрел на меня и одновременно сквозь меня, и сказал, что в принципе его сейчас волнует один вопрос… Он взял папку, лежавшую перед ним на столе, и спотыкаясь, по слогам, безжизненным голосом прочитал, что было написано на обложке: «О неудовлетворительной реализации Указа президента Российской Федерации о мерах по борьбе с фашизмом и другими проявлениями политического экстремизма». Он еле-еле справился с текстом, спотыкался, останавливался, глотал буквы… Половину слов он просто не выговорил.