Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

«Возрождение мистического духа на рубеже веков» стремилось к чему-то такому, чего не могли дать ни церкви, ни философы: к чувству полной реализации как во внешней, так и во внутренней жизни, к чему-то настоящему, не импортированному из других культур и уж во всяком случае не навязанному. «Немецкий народ всегда воспринимал [католическую церковь] как что-то инородное, выражая таким образом отвращение к павловско-августинскому христианству бога-отца Иеговы». Нацистский автор говорит об этом так: «Германия не нуждалась в восточных символах. На земле, породившей около 1300 года немецкий мистицизм, чувствовалось, что вера в ревнивого бога Яхве – это притворство и безумие» 375.

Последняя большая фаза развития глобального христианства, протестантизм, подошла к концу. Чувствовалась необходимость «решительно отвергнуть еврейские трансцендентные рассуждения и одновременно разорвать связь между немецким умом и теологией откровения». При этом ожидали, что новая религия будет «глубочайшей внутренней немецкой религией без примеси иудаизма, без посредников и без дуализма». Все это можно было найти в Мейстере Экхарте и мистиках Рейнланда и Фландрии, представлявших собой уникальный, удивительный западный феномен. «Нет сомнений, стремиться изменить современное состояние дел, извращенное в своей сердцевине, и обрести религию, приспособленную к нашему видению мира, можно лишь в направлении, в котором шел Экхарт» 376.

Мейстер Экхарт (1260—1328) был монахом доминиканского ордена. Не таким, как часто воображают средневековых монахов: отшельником, постоянно погруженным во внутреннее созерцание Бога. Он много путешествовал, стал магистром теологии в Сорбонне и даже дважды был « magister actu regеns » (главой кафедры теологии) – «в те времена исключительная честь, ставившая его на один уровень с Фомой Аквинским». Он также был облечен полномочиями некоторых высших должностей своего ордена. Примером Экхарту служил Альберт Великий, еще одна выдающаяся фигура средневековья. Экхарту были близки вершины мистического опыта, которые, в более широком контексте, породили светила, подобные Хайдевичу и Дитриху фон Фрайбургу. Его переживания, выраженные не только на латинском, но и на его родном верхненемецком, своей непосредственностью, чистотой и полнотой близки переживаниям величайших мистиков Востока.

Удивительно, что Экхарт, доминиканский приор и преподаватель, мог учить, что Бога нужно искать в сердце, что он – это не ментальная концепция, но прямой, подавляющий и невыразимый опыт, что «искра» души – это сам Бог, и тот, кто может полностью жить в ней, и есть Бог во времени, в пространстве и за их пределами. Он учил, что в божественном все противоположности сплавляются вместе и исчезают в великом единстве, что божественна любая вещь, проявленная в мире, но Всевышний является полностью самим собой и без всякого проявления. Ученый магистр теологии, должно быть, всерьез воспринял тексты, которые изучал, и в своем прозрении вышел за их пределы к прямому опыту, при этом по-прежнему оставаясь реалистом, видящим божественное присутствие в любой вещи и одновременно вовлеченным во множество разнородных занятий 377. Он едва не был осужден за ересь, чего не избежали некоторые его мистические утверждения.

Мейстер Экхарт стал одним из символов «тоски по якобы интегральной культуре средних веков… Старые романтики стремились к знанию и универсальному гуманизму, они оживляли свое знание, так как пытались не только “думать” свои идеи, но и жить ими. Той же дорогой пойдут и новые романтики [главным образом, фолькистское движение], возвращаясь к непосредственности, оригинальности, художественности и радости жизни людей времен Парацельса и Дюрера» (Юстус Ульбрихт 378). Главным покровителем этого движения был издатель Юген Дидерихс. С этой ключевой фигурой мы уже встречались, обсуждая возрождение немецких мифов, легенд и новую немецкую религию. Дидерихс, впрочем, вовсе не собирался застревать в прошлом. Напротив, он пытался как можно больше сделать для великого будущего.

В одном из его писем можно найти следующее: «Не верьте, я не считаю новый романтизм целью всякого развития… Но почему бы ему не принять участие в развитии современного человека? А именно, вместе с мистицизмом… Наш протестантизм очень отличался бы от того, что мы имеем сегодня, не будь наши теологи после смерти Лютера такими склочными болванами… Я глубоко убежден, что и я сам, и мое издательство должны идти в направлении углубления религии без догм и что грядущий период, всего вероятнее, даст людей, необходимых для этого. Я считаю, что появление таких фигур, как Толстой, Юген Шмитт и Эмерсон, является началом движения в этом направлении. В этот список, разумеется, следует добавить Мейстера Экхарта» 379. Как нам рассказывает Ульбрихт, в самом начале XX века ошеломленные и потерянные интеллектуалы искали божественное присутствие в своем сердце. В культурной среде того времени на эту идею их могли натолкнуть лишь мистики, подобные Мейстеру Экхарту, Генриху Сеусе и Иоганну Таулеру. «Таким образом, ренессанс мистицизма на рубеже веков является в действительности еще одной главой в истории религии немецких интеллектуалов, их стремления достичь освобождения своими силами. “Человек сам спасает себя – вот новая религия”, – пишет в своей записной книжке молодой книгопродавец Дидерихс; чтение Ницше явно не прошло для него даром. Заметны и его страдания из-за “смерти Бога”. Впрочем, эта “смерть” воспринималась его поколением как возможность религиозного освобождения…