Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Когда бабушку выпустили из тюрьмы, она забрала нас в Тюмень.

Дед вернулся в 1936‑м. А в июне 1937‑го его вновь арестовали. На этот раз, как говорится, «с концами»…

Спустя 63 года, уже будучи настоятелем Казанского собора, я побывал там, где закончилась жизнь священника Михаила Красноцветова. Здания, где он был расстрелян, уже нет. Не сохранилось и кладбище, где захоранивались уничтоженные в застенках НКВД люди. На месте кладбища в 50‑е годы был выстроен асфальтовый завод.

Вплотную к стене завода по инициативе одного из тюменских журналистов (его отец, как и мой дед, был расстрелян в те же октябрьские дни 37‑го) установлен своеобразный памятник, сложенный из взятых из подвала разрушенного здания НКВД 2640 кирпичей – по числу тех, кому «тройка» вынесла тогда смертный приговор. Надпись на памятнике гласит: «Никогда больше».

Помню о чувствах, которые охватили меня при взгляде на памятник. Прежде всего это чувство великой печали и скорби по невинно убиенным. И вместе с тем гнетущее понимание того, что кара Божья постигла Россию за великий грех вероотступничества, в котором была вина и нашей церковной иерархии, не сумевшей спасти, удержать паству от всеобщего ослепления.

– Но после смерти деда линия священнослужителей в Вашем роду на какое-то время прервалась?

– Да, прервалась. Но Богу было угодно вновь связать эту оборванную нить. Все началось с моего отца. У него было четыре класса гимназии. После трудармии он работал в Тюмени кочегаром, потом монтером. Закончил курсы рентгенотехников. В войну работал рентгенологом в Омском эвакогоспитале. В 1944‑м стал ходить в церковь. Вначале пел в хоре, а затем принял сан дьякона. Он, как и мой дед, с юных лет знал правила службы…

В 1946‑м – мне было тогда 14 лет – я уже помогал отцу в церкви. А когда мы оказались на Алтае в городке Алейске, я поступил сторожем и пономарем в Храм Божий, где отец служил дьяконом. Школу я бросил. У нас в семье было мал мала меньше семь человек детей, и один отец прокормить их не мог.

В 1949‑м приехал к нам проверять церковное хозяйство благочинный и, увидев наше житье «с плачем сотворяемое», предложил перебраться в Барнаул. Там я, приобретя липовую справку о работе сапожником (справки о работе в церкви не принимались во внимание), пошел в 6‑й класс школы рабочей молодежи. Потом уже в Кемерово в 18 лет закончил семилетку. А из Кемерово направился в Москву поступать в духовную семинарию.

Учился в Загорской семинарии я легко. Особенно интересовался российской историей. Дома у нас были тома Карамзина и Костомарова. Из любопытства в семинарской библиотеке я брал книги по астрономии, географии, архитектуре, живописи.

Я закончил семинарию в 1955 году. И тогда же женился на девушке Лиде, с которой не расстаюсь вот уже 47 лет. Подобно своему деду, я увез ее из Москвы в Сибирь. Там и венчал нас мой отец. Там, в городке Киселевске Кемеровской области, я и получил свой первый приход. Жили мы у старушки в маленьком домике с подслеповатыми окнами. И кровать, которую подарил нам отец, была единственной нашей мебелью. Но так жили тогда все сельские священники России, и я был готов разделить их участь… Но мне не давала покоя и честолюбивая мечта: поступить в духовную академию. А между тем я уже знал, что в Академии нет заочного обучения, есть только экстерн. И, чтобы сдавать очередные экзамены, надо служить недалеко от Москвы, во всяком случае, в европейской части России.

Все решил судьбоносный случай. Будучи наездом в Загорске, я встретил своего хорошего знакомого по семинарии, который служил тогда в одном из ярославских храмов. Послушав о моих надеждах и печалях, он неожиданно предложил: «Паша, поехали в Ярославль. Наш владыка любит семинаристов…» А ведь верно: я тогда больше на семинариста, чем на священника, смахивал… Поехали. Поговорили с владыкой. А через пару часов приносят мне его указ: «Назначается штатным священником Федоровского кафедрального собора Ярославля». Чем-то приглянулся я ему, значит…

Оттуда, из Ярославля, спустя одиннадцать лет по рекомендации Никодима, бывшего Ярославского митрополита, а в то время председателя отдела внешних сношений Московской патриархии, я был направлен на работу за границу.

– Отец Павел, когда Вы говорите о работе за границей, то имеете в виду службу в православном приходе, подчиненном Московской патриархии? Но много ли было таких приходов? Ведь после революции почти все православие в той же Европе окормлялось священниками русской зарубежной церкви…