Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

Один только раз я была под ее гневом: пересказала с непечатными словами одну ее остроумную фразу другим людям. «Как вы могли! Вы же знаете, что я ни одного подобного слова не употребляю!..»

Я написала ей покаянное письмо, и в письме – что-то о Пушкине, нашем боготворимом Пушкине. Получив письмо, она сразу же мне позвонила: «Все-все-все, прощаю-прощаю-прощаю».

В преддверии 1984 года, оказавшегося последним в жизни Фаины Георгиевны, я пришла к ней домой, чтобы встретить праздник вместе. Она лежала, чувствовала себя очень слабой. Так уж сложилось, что ни одно наше свидание, ни одна беседа не обходились без слова Пушкина. И на этот раз Раневская попросила почитать что-то из Пушкина. В двенадцатом часу она закрыла глаза. И уснула.

– В спектакле «Семь тетрадей» по произведениям Юлия Кима видно, как Вы смешали лирические, романтические, острохарактерные, гротесковые краски своей палитры. Но более всего, на мой взгляд, Вам соприродно трагическое начало. Вы мне напоминаете великую греческую трагическую актрису Аспасию Папатанасиу из Пирейского театра, неподражаемую Электру. И что же? На недавнем выступлении в Петербурге Вы вдруг объявили: «А теперь песня моей историчес кой родины», и запели греческую песню…

– Действительно, у меня греческие корни, но как жаль, что я принадлежу к поколению, которое не очень интересовалось своими предками, своей родословной. И только на старых фотографиях я вижу очень хорошие лица. Мои предки со времен Екатерины Великой жили в Крыму, потом разъехались, разбрелись, и будущие мои родители появились на свет под Макеевкой – ныне это Донецкая область Украины.

– Греческие корни у Вас и по отцовской, и по материнской линии?

– Да. Кстати, все мои родственники относились к деревенской интеллигенции: учителя, лица духовного звания, писари. Все они – дедушка, дяди – были репрессированы, расстреляны.

Приехав на гастроли в Таганрог, я зашла в музей Чехова и в комнатке, посвященной друзьям писателя, увидела большую фотографию с подписью «Семья Камбуровых». Я спросила у сотрудников музея: «Это греки?» – «Да, греки». – «А откуда?» – «Из-под Мариуполя, еще до революции уехали в Америку». Будучи в Америке, я дважды разыскивала Камбуровых, но безрезультатно.

– А кто-нибудь из Ваших родственников любил петь?

– Бабушка, мамина мама, очень любила петь. У мамы, врача-педиатра по профессии, был красивый голос приятного тембра, такой вибрирующий. Отец, инженер, в молодости играл на гитаре и очень хорошо пел.

– И родились Вы под Макеевкой?

– Нет, родилась я в Сибири, в Новокузнецке, куда отца как грека отправили перед войной. После войны мы переехали в город Хмельницкий, там я окончила с серебряной медалью школу и уехала в Киев поступать в Институт легкой промышленности.

– Вас можно поздравить: у Театра Музыки и Поэзии, Театра Камбуровой есть, наконец, свой дом.

– Да, это бывший кинотеатр «Спорт», напротив Новодевичьего монастыря. По распоряжению мэра Москвы Лужкова нам отдана половина этого кинотеатра. У нас два зальчика – на 120 и 90 мест, мы сделали ремонт, идет оснащение залов светом и звуком.

Труппа театра невелика: в штате пять музыкантов, главный из них Олег Синкин и четыре постоянных актера, остальных приглашаем на антрепризной основе.

– Каков репертуар театра? Какие жанры будут представлены на сцене?

– Мне очень важно, чтобы у нас был представлен жанр художественного чтения, чтобы там выступали Рафаэль Клейнер, Антонина Кузнецова. Я веду переговоры с Сергеем Юрским, Михаилом Козаковым. Со своими вечерами в Музее Маяковского на Лубянке выступают наши актеры Александр Лущик, Андрей Крамаренко, Елена Фролова, ставшая серьезной звездой в среде авторской песни.

– А каков будет вклад Камбуровой в работу Театра Камбуровой, помимо общего руководства?

– Иронизируете?.. Все эти годы, пока я собирала близких по духу людей, искала помещение, театр отнимал и отнимает у меня жутко много времени. Надеюсь, однако, теперь, когда есть где репетировать, восстановить один из моих любимых циклов «Да осенит тишина!» – по русским балладам и новеллам. Есть еще у меня французский цикл. Давно я не пою цикл на стихи Мандельштама и ахматовский «Реквием» (музыка Владимира Дашкевича) – их тоже предстоит восстановить.

Будут у нас в театре и киновечера – особого, авторского кино, и вечера джаза. Будет все что угодно, только не агрессия и не тупость…