Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– Мне, представьте себе, тоже.

– Кстати, как вы сами себя идентифицируете: писатель? писатель-издатель? литератор? беллетрист? Сетевых дел мастер?..

– Я не писатель, а деятель – делаю то, что мне интересно, или, как говорит мой автобиографический герой Петя Верлухин: «Я люблю заниматься деятельностью, для которой не предназначен». Я же говорил, что по натуре – прыгун в высоту, мне неинтересно брать высоту, которая уже была взята. Я деятель-дилетант, дилетант в том высоком значении этого слова, которое вкладывали в него английские аристократы эпохи Стерна, когда каким-то делом занимаются не для денег, а исходя из жгучего интереса.

– Но ведь издательским делом вы занялись изначально не из жгучего интереса, а потому что в «новые времена», жесткие, рыночные и т. д. и т. п. государственные издательства «сели», кинопроизводство резко сократилось, а семью нужно было кормить…

– Каждый мужчина должен зарабатывать деньги достойным, не противным ему способом. Литература (стихи и проза) и раньше меня и семью не кормили, я зарабатывал на жизнь сценариями для кино и журналистикой. В 91‑92‑м годах я объявил подписку на свое собрание сочинений в 12 томах, но финансово-экономическая ситуация в стране круто изменилась, и это начинание рухнуло. Я решил тогда издавать книги, которые мне нравятся, в том числе и свои, зарегистрировав издательство «Новый Геликон» (с 97‑го – «Геликон плюс»). Способность мыслить изобретательно у меня была всегда. В смысле же заработка я лишь сменил профессию киносценариста на профессию издателя. А писание книг ( дилетант Рока тяжело вздыхает, наливает гостю и себе по последнему бокалу «Саперави» – А. С. ), знаете ли, трудно совместить с работой, где тебе каждый месяц нужно платить зарплату 25‑ти твоим сотрудникам. Наше издательство все время находится на грани выживания: коммерческой литературы, кроме Кунина, мы ведь не издаем, держим определенную планку.

– Литературные критики вас, Александр Николаевич, против шерсти редко гладили. Но лучший отзыв, помнится (тогда в «Авроре» об этом говорили шепотом), дали вам наши кураторы из КГБ, сказав, что повесть «Подданный Бризании» написана с недопустимой степенью внутренней свободы.

– Было дело.

Пожелав писателю поскорее вернуться в литературу и снова придумывать правду с недопустимой степенью внутренней свободы, я вспомнил, что известный прыгун в высоту совершил-таки грандиозный – чуть ли не сальто прогнувшись! – прыжок в воду. Было это в бассейне одной из городских бань десять лет назад, аккурат в 50-летие дилетанта Рока, и запечатлено бесстрастной камерой оператора «Адамова яблока» – прыжок в воду прыгуна в высоту украсил собой первый выпуск новой телевизионной передачи нашего юного друга Кирилла Набутова.

Судьба играет человеком, а человек прыгает в воду!

Автор и режиссер знаменитых капустников в Петербурге, художественный руководитель театра «Четвертая стена», он успел попробоваться на роль молодого Пушкина в фильме Мотыля «Звезда пленительного счастья», сняться в фильме Сокурова, написать оперетту и мюзикл, а недавно выпустил сборник замечательных стихотворений. Ни одна профессия не покроет все разнообразие его творческих затей, только имя – Вадим Жук.

– Вадим Семенович, мы с тобой из одного незабвенного и не забываемого советского прошлого. Скажи, за что ты благодарен, или иначе: чем ты обязан советской власти?

– Советской власти я обязан некоторым собственным романтизмом. Я ей обязан восприятием жизни как будущего. В это будущее совершенно честно верил очень длительное время, и все дурное, что при ней было, воспринимал, как говорил Оптимистенко, «большими малыми неполадками механизма», а не принципом. Возможность исправить эти большие малые неполадки была в известной степени двигателем в моих сатирических и капустных опусах. На самом ведь деле все хорошо, идеи-то правильные. Ввиду моего недостаточного философского разума я это никак не мог понять.

Но сожалеть о своем раннем и довольно затянувшемся романтизме и инфантилизме я не могу. На самом деле это и образовало меня таким, каков я есть. Цинизм многих моих товарищей тех времен меня раздражал. Я не очень верил «Голосу Америки» и не хотел жить подпольной жизнью. А потом я благодарен советской власти за то, что она была предметом моей работы. Было о чем говорить. Когда советская власть кончилась, я на самом деле очень потерялся, потому что основной мишенью для шуток было все-таки наше житье-бытье, наша идеология. Не стало объекта – и что теперь? Сегодня, правда, уже хватает всего.