Николай Мельников - Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников

<���…> Хотелось бы знать, почему Ваша статья о Владимире Владимировиче все еще не появилась в «N. Y. Book Review»! Очень хочу прочесть ее, тем более что Вы были весьма критичны в своих суждениях, разговаривая с Женей. Помню, что я получала от Вас неоднородные оценки его произведений, но его комментарии Вы назвали исключительно удачными.

Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],

декабрь 1966

<���…> Мое основное мнение об Набокове остается незыблемым. Но у меня есть разные но… но… но… Не послал я свою статью в «Review of Books», так как не кончил ее. Вы и представить себе не можете, Соня, сколько у меня незаконченных вещей. <���…>

«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,

24 декабря 1966

<���…> На днях Владимир Владимирович прислал мне новое, исправленное издание своих автобиографических воспоминаний. Как обычно, перед тем как прочесть, вернее – перечесть их, я просмотрела в индексе знакомые мне имена. Против Вашего имени – Чуковский – автор указывает на стр. 254, смотреть Корнейчук, и там я прочла интересную историю о Вашей поездке в Англию в 1916 году в качестве члена специальной группы. Он сообщает следующее: «Там был официальный банкет под председательством сэра Эдварда Грея и забавное интервью с королем Георгом V, у которого Чуковский, enfant terrible группы, добивался узнать, нравятся ли ему произведения Оскара Уайльда – “ди ооаркс оф Оалд”. Король, не отличавшийся любовью к чтению и сбитый с толку акцентом спрашивавшего, ответил в свою очередь вопросом, нравится ли гостю лондонский туман; (позже Чуковский торжественно цитировал это как пример английского ханжеского замалчивания писателя из-за аморальности его личной жизни)». Как это занимательно! Я не знала, что Ваш интерес к литературе так велик, что вы были способны взрывать правила дворцового этикета. Искренние мои поздравления по этому поводу. <���…>

Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],

январь 1967

Соня, милая Соня!

<���…> Выдержку из воспоминания Вашего друга я получил, и никак не могу представить себе, зачем и над чем он глумится. Действительно. У меня не было гувернеров, какие были у него, и английский язык я знаю самоучкой. Он был барин, я был маляр, сын прачки, и если я в юности читал Суинберна, Карлейла, Маколея, Сэмюэля Джонсона, Хенри Джеймса, мне это счастье далось в тысячу раз труднее, чем ему. Над чем же здесь смеяться? Выдумку о том, будто я в Букингэмском дворце обратился к королю Георгу с вопросом об Уайльде – я считаю довольно остроумной, но ведь это явная ложь, клевета. Конечно, это не мешает мне относиться ко многим его произведениям с любовью, радоваться его литературным успехам, – 65 лет литературной работы приучили меня не вносить личных отношений в оценку произведений искусства, но я уверен, что никто из знающих меня не поверит злому вымыслу знаменитого автора. <���…>

«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,

11 февраля 1967

Дорогой Корней Иванович,

я нахожу набоковскую ложь отвратительной и собираюсь написать ему об этом, процитировав в своем письме Ваши слова. В самом деле, выдумать, как французы говорят, сплошную неправду о живом человеке – какая безвкусица! И это не первый раз случается с ним <���…>.

Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],

22 апреля 1967

<���…> Относительно Влад. Влад–ча: люди, прочитавшие его мемуары (я не читал их), пишут мне с удивлением, с возмущением по поводу его строк обо мне: видят здесь чуть не пасквиль. Но я вскоре поостыл и думаю, что в то время – 1915–16 гг. – во мне было, очевидно, что-то, что дало пищу его анекдоту. Самый анекдот – выдумка, но возможно, что он верно отразил то неуважительное чувство, которое я внушал окружающим. Я был очень нескладен: в дырявых перчатках, не умеющий держаться в высшем обществе – и притом невежда, как все газетные работники, – невежда поневоле, самоучка, вынужденный кормить огромную семью своим неумелым писанием. Отец же Вл.[адимира] Вл.[адимировича] был человек очень высокой культуры. У него была особая игра: перечислять все имена героев Диккенса – чуть ли не триста имен. Он соревновался со мною. Я изнемогал после первой же сотни. Мы в шутку состязались в знании всех романов А. Беннета. Он и здесь оказывался первым: назвал около двух десятков заглавий, я же читал всего восемь. Я всегда относился к нему с уважением и любовно храню его немногие письма и дружеские записи в «Чукоккала». Сейчас прочитал статью о «Pale Fire» в anniversary issue of the «Tri-Quarterly» и «Comments on Eugen Onegin» в «Slavic Review» XXIV, 4 дек. 1965, – и решил свою статью положить на ту полку, где хранятся мои posthumous writings. <���…>