Николай Мельников - Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников

Руперт Харт-Дэвис – Джорджу Литлтону, 7 ноября 1959

<���…> Уверен, что «Лолиту» надо прочесть, хотя она и вызовет у тебя скуку и омерзение, так и знай! <���…>

Джо Рэндолф Экерли – Джону Уикенсу, 8 ноября 1959

<���…> На прошлой неделе пошел на вечеринку, чтобы встретиться с очень приятным человеком, Владимиром (Лолита) Набоковым. Ты читал его «Лолиту»? Не думаю, что ей будет позволено осквернить твою родину. Возможно, и нашу страну тоже. Книга только что вышла, и на нее может обрушиться государственный палач. Смешная, глубокая и, по-моему, чрезвычайно умная книга. Мне она очень нравится. <���…>

Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 6 декабря 1959

<���…> А вот что Вы думаете о «Лолите», если ее читали? Я прочел недавно, и самое удивительное в ней, по-моему, то, что при восклицаниях о любви на каждой странице в ней любовь «и не ночевала». Это совершенно сухая, мертвая книга, хотя и блестящая (даже чувственности нет, ничего: все выдумано). Кстати, английские отзывы в большинстве очень сдержанные. <���…>

Георгий Адамович – Нине Берберовой, 13 декабря 1959

<���…> На днях, тоже с большим опозданием, прочел Вашу статью о Набокове. Статья бесспорно интересная, хотя я лично не согласен почти ни с одним Вашим словом. Но соглашаться не обязательно. Я читал «Лолиту»: с восхищением «виртуозностью» и с очень большой скукой. <���…>

Георгий Адамович – Игорю Чиннову, 13 февраля 1960

<���…> «Лолита». Я еле ее дочитал, так мне было скучно. Блестяще и совсем ни к чему. И какой вздор с налетом учености написала о Набокове Берберова в «Новом журнале»! Но если говорить о таланте «изображения и повествования», то в Набокове его больше, и даже бесконечно больше, чем в «Живаго», который уже начинает водворяться на свое законное, средне декадентское, – хоть и не без трогательности, – место. Мне лично «Живаго» интереснее, но как писатель Набоков головой выше. <���…>

Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 1 мая 1960

<���…> Вы стали слишком чувствительны к «художественности». По-моему, нет ничего опаснее. Вас как будто смутил Набоков. Он почти гениально талантлив, не спорю, но образец это дурной, и, кстати, «Лолита» – в конце концов совсем плохая книга. <���…>

Роман Гринберг – Георгию Адамовичу, 29 октября 1960

<���…>

Пусти меня, отдай меня. Воронеж,

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,

Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож…

1935 г.

Я читал это заклинание Набокову. Он выслушал, подумал и сказал, что в одиночестве – и это знает по себе – человек начинает «играть» словом. Мандельштам его вообще крепко заволновал. Он сам как-то вдохновился и прислал стихи для сборника, которые я и буду печатать. <���…>

Владимир Марков – Глебу Струве, 11 декабря 1960

<���…> Большое спасибо за рецензии, возвращаю их. Сирин как критик – никуда, просто ужас. Безвкусная манера писать о чужих книгах, как будто он вещает что-то, сюсюкая, из кресла в гостиной. Любование собой, излишняя уверенность в своем вкусе. Но он прав, видя сусальность у Поплавского, упуская, однако, что эта сусальность элемент, а не качество его поэзии (вроде финала 4-й симфонии Малера). <���…>

Во второй рецензии Сирин (хотя не знает, что такое «куща») гораздо лучше – потому что он восхищается Ладинским, а не фыркает. Этот метод критика обычно дает лучшие результаты, ибо фыркающие почти всегда чего-то не уразумели.

Гайто Газданов – Леониду Ржевскому, 20 декабря 1960

<���…> Что касается Набокова, то рассказы у него замечательные, романы хуже, а теперь, под конец жизни он впал в какой-то глупейший снобизм дурного вкуса – к чему, впрочем, у него была склонность и раньше. <���…>

Из дневника Корнея Чуковского, 13 января 1961

<���…> Теперь читаю книгу Vladimir’а Nabokov’a «Pnin», великую книгу, во славу русского праведника, брошенного в американскую университетскую жизнь. Книга поэтичная, умная – о рассеянности, невзрослости и забавности и душевном величии русского полупрофессора Тимофея Пнина. Книга насыщена сарказмом и любовью. <���…>

В этом романе автор делится с читателями своими воспоминаниями об одном русском человеке, которого он встречал в Петрограде, в Париже, в Америке. Этот человек не очень-то высокого мнения о правдивости своего биографа. Когда тот завел в его присутствии разговор о какой-то Людмиле, Пнин громко крикнул его собеседникам: