Ирина Шевеленко - Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи

не снисхожу ( фр. ).

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 127. (Запись ноября 1935 года.)

Даты, проставленные под стихами этого времени, иногда фиксируют начало и окончание работы над стихотворениями, иногда – только окончание.

Часть стихотворений цикла дорабатывалась Цветаевой позже, однако первое и пятое стихотворения (по СП) были завершены уже в это время, а остальные были близки к завершению.

Ср. также: Dinega A. A Russian Psyche. P. 220–222.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 135 об.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 72 об.

См. разборы этого стихотворения: Ревзина О. Г. Цикл «Куст» и поэма «Автобус» // Ревзина О. Г. Безмерная Цветаева. С. 214–236; Зубова Л. «Место пусто» в поэзии Марины Цветаевой // Literary Tradition and Practice in Russian Culture: Papers from an International Conference on the Occasion of the Seventieth Birthday of Yury Mukhailovich Lotman / Ed. by V. Polukhina, J. Andrew, and R. Reid. Amsterdam: Rodopi, 1993. – P. 177–191; Грельз К. Удар тишины – «Куст» Марины Цветаевой // День поэзии Марины Цветаевой: Сб. статей / Под ред.Б. Леннквист и Л. Мокробородовой. Turku, 1997. С. 58–84 (Russica Aboensia. 2). Связь образа куста с Неопалимой купиной в этом стихотворении впервые отмечена в статье Л. Зубовой.

Жуковский В. А. Избр. соч. М.: Художественная литература, 1982. С. 119–120.

Пастернак Б . Собр. соч. Т. 1. С. 226.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 98. При прежних публикациях этого тетрадного наброска на месте словосочетания «пятая стихия» значилась ремарка «неразборчиво» (СС7, 466).

Именно тогда были написаны «Разговор с гением» и «Наяда». О стихотворениях этого времени, непосредственно связанных с Гронским, см.: Ельницкая С. «Сто их, игр и мод!» Стихи Цветаевой Н. Гронскому, 1928 // Ельницкая С. Статьи о Марине Цветаевой. С. 109–173.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 139.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 1.

Там же, л. 2.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 78.

О структуре и темах поэмы см.: Ревзина О. Г. Цикл «Куст» и поэма «Автобус».

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 134 об.–135.

О «пастернаковском» подтексте в поэме писали: Гаспаров М. Л. «Гастрономический» пейзаж в поэме Марины Цветаевой «Автобус» // Гаспаров М.Л. Избранные труды: В 3 т. М.: Языки русской культуры, 1997. Т. 2. С. 162–167; Ронен О. Часы ученичества Марины Цветаевой // Новое литературное обозрение. 1992. № 1. С. 177–190; Ельницкая С. О некоторых особенностях цветаевского анти-гастрономизма и неприятия «строительства жизни» в ее лирике 1930‐х годов // Ельницкая С. Статьи о Марине Цветаевой. С. 174–253.

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 11, л. 4–5.

См. упоминание: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 97 об.

См. упоминание: Там же, л. 87 об.

чужой/чужая здесь ( англ. ); в оригинале – неверная орфография («hear»).

зачем? чего ради? ( фр. ).

По письмам С. Я. Эфрона к сестре, Е. Я. Эфрон, можно пунктирно проследить развитие семейных планов отъезда. Осенью 1933 года Эфрон сообщал ей, что может «довольно скоро» вернуться и что приедет он «один», т. е. без Цветаевой (СИП, 356–357). В августе 1934 года он сетовал: «Почти все мои друзья уехали в Сов<���етскую> Россию. Радуюсь за них и огорчаюсь за себя. Главная задержка семья, и не так семья в целом, как Марина. С нею ужасно трудно. Прямо не знаю, что и делать» (СИП, 358). Весной 1935 года он вновь упоминал, что «с Мариной прямо зарез» (СИП, 359), но в декабре того же года уже высказывал осторожную уверенность, что «через год-два» Цветаеву можно будет «перевезти обратно, только не в Москву, а куда‐нибудь на Кавказ» (СИП, 363). Наконец, в марте 1936 года, невнятно упоминая о том, что «все новые и новые препятствия мешают [его] отъезду», Эфрон неожиданно сообщал: «Очень может случиться, что Марина с Муром приедут раньше меня» (СИП, 364). Естественно, во всех этих письмах не упоминалось о том, что отнюдь не одни семейные обстоятельства (и даже не они в первую голову) препятствовали возвращению Эфрона в Россию на протяжении ряда лет. В 1931 году, после того, как он подал заявление о получении советского гражданства, ему – очевидно, в качестве «платы» за возвращение – было предложено стать сотрудником советской разведки за рубежом. Согласившись на это сотрудничество, Эфрон рассчитывал быстро заслужить право на возвращение в Россию; однако планы его работодателей были иными, и он должен был оставаться во Франции и выполнять задания разведки вплоть до провала, последовавшего за убийством И. Рейсса.